На определенном этапе жизни Гаутама Будда уселся под деревом бо с твердым намерением не вставать с места, пока ему не откроется тайна человеческого страдания. Иисус также скрывался от людей в течение семнадцати лет, чтобы, вернувшись на родину, принести с собой мудрость жизни, сводящую к нулю все наши познания.

Во всех наших рассуждениях мы исходим из понятия смерти. Хотя смерть не обещает ничего и ничего не решает. Наша жизнь не начинается в далеком идеальном мире или же в райском грядущем, она берет начало и заканчивается здесь, где бы мы ни были и в каких бы обстоятельствах ни находились. Привыкшие жить в трехмерном пространстве, мы тем не менее могли бы жить и в многомерном тоже. Ибо смысл жизни – в ее бесконечной изменчивости, неистощимости и негасимости.

Нынешняя мода на покорение пространства и времени, чтобы не сказать больше, преждевременна. Это всего лишь еще одно, особенно ярко выраженное проявление позыва освободиться от проблем, которые мы сами же себе навязали. Никогда еще к слову избранных не относились с таким недостатком искреннего внимания, как сейчас, и до сих пор в любой области человеческой деятельности, от юриспруденции до астрофизики, по-прежнему господствует серость. Мы не прилагаем ни малейших усилий, чтобы избавиться от болезней, пороков и недостатков; по существу, мы хотим невозможного – грешить не расплачиваясь. Отказываясь признать нашу тайну и неуничтожимость – а человек наделен ею в неменьшей степени, чем Вселенная, – мы относимся к далекому космосу как к своего рода охотничьим угодьям, предназначенным для всеобщего телевизионного оглупления. Процедура уже знакомая – открытие, захват, эксплуатация, уничтожение!

Что еще обостряет иронию, так это до смешного мелочный характер наших земных проблем. Мы не успеваем набраться разума, как обнаруживаем, что нам пора умирать. Увы, мы стареем, так и не достигнув возраста зрелости. И что еще хуже – бóльшую часть времени мы проводим в болезнях и заботах, короче, в отчаянии. Таким образом, еще до начала жизни мы представляем собой уже израсходованный материал.

Утешает только одно. Чем яростнее пытаемся мы бежать от самих себя, тем энергичнее некая сила загоняет нас обратно в наш собственный внутренний мир, и любая попытка вырваться приводит лишь к более глубокому самопогружению. Наверное, человек все-таки достигнет дальнего космоса. Самое важное при этом будет заключаться не в самом достижении, а в нашем большем понимании самих же себя. Если бы, подобрав камешек в поле, мы могли по-настоящему проникнуть в его природу, сущность или, так сказать, бытие, мы бы тем самым поняли, узнали и приняли весь дальний космос. Тогда нам не нужно было бы, подобно взбесившимся или сбившимся с орбиты кометам, шарахаться между звездами. Стоя обеими ногами на земле, мы могли бы быть где угодно в любой момент.

Вы скажете, это слишком просто? Но такова природа реальности. Вы хотите изменить мир? Тогда поменяйте миры! Это проще и радикальнее.

Примерно таким образом я размышлял, между тем как мы, ревя двигателями, неслись со скоростью пятьсот миль в час. Завтра скорость увеличится до тысячи миль, послезавтра – до пяти тысяч. Впрочем, мы можем умножить ее хоть на миллион, хоть на миллиард!.. Мы все равно куда-нибудь попадем. Но куда? Человек двадцатого века… сможет ли его разум и тело воспринять столь абстрактный джаз? И не следует ли прежде устремиться назад, возвращаясь во времени к нам самим, и замереть в воздухе, как колибри? Ты хочешь ли, милый, меда? Устремившись назад, мы бы продвигались вперед и вспять. Пожирая пространство, мы бы съедали время. Но в какое время вернулись бы? И какой бы его вектор выбрали?

Будда предлагал следовать восьмеричным путем. Иисус показал образец совершенной жизни. Лао-цзы уехал на буйволе, спрессовав свое всеобъемлющее и радостное учение в несколько неуничтожимых слов. В чем эти светила нас убеждали, так это в ненужности всех наших законов, кодексов и условностей, наших ученых трактатов, армий и эскадр, наших ракет, звездолетов и тыловых обозов. Все это только задерживает в пути, разъединяет, приносит смерть и болезни. А ведь требуется лишь относиться к ближним как к братьям и сестрам, следовать велению сердца, а не ума и заменить труды на игру, заниматься созиданием, а не изобретением. Мы не понимаем, что изобретательство только разрушало опоры, поддерживавшие прежде твердь нашего самообмана. Конечно, сегодняшний мир еще стоит на ногах, и наша Земля еще вертится, но их существование уже лишено смысла. Иллюзорный мир повседневности мертв в той же мере, что и планета, разом уничтоженная взрывом миллиона атомных бомб. И мы живем, как призраки, среди руин прошлого. Все выродилось в бессмысленное повторение. «Я здесь, я здесь всегда» – разве не так говорил Рембо?[185] Ни Лао-цзы, ни Просветленный, ни Князь Мира иначе, чем в своих астральных воплощениях, на далекие миры экскурсий не совершали. Они меняли миры. И тем самым свои далекие путешествия совершали. Но они не трогались с места. Не забудем, что дорога, ведущая внутрь, не менее далека, чем та, что ведет вовне.

Среди множества странных идей и образов, наполнявших мое сознание по мере того, как мы, гудя, проносились всего в нескольких дюймах над кожей земли, мне вспомнилась притча о Миларепе, тибетском святом. Согласно жизнеописанию, вознесение его на небеса произошло не глубокой ночью, а при ясном свете дня в присутствии возлюбленных учеников. Сложив горкой свою одежду, святой оставил ее внизу и, даже возносясь, не позабыл наказать ученикам, чтобы те из-за его одежды не ссорились. И вот представьте себе! Едва ноги мудреца оторвались от земли, как ученики бросились и стали вырывать друг у друга одежду возлюбленного учителя, в алчности раздирая ее на клочья. Какая знакомая и вечная драма! Она лишь напомнила мне, что ученик – это всегда предатель, а верующий – убийца.

Затем мои мысли переметнулись на другой предмет – на заинтересовавшую меня книгу «Звезда нерожденных»[186], утопию, действие которой происходит через пятьсот тысяч лет. Какой монументальный прыжок воображения! Как произошла в сознании человека великая перемена? Каким образом из мычащего дикаря он превратился в человека мира, в космонавта, в бессмертного по желанию? Все произошло чисто случайно – из-за сближения звезд, покоривших людей сиянием. При всей нелепости образа не следует, по-видимому, слишком обвинять за него писателя. Ибо как бы искусно ни предсказывали мы движение небесных тел, никто не может поручиться с полной уверенностью, что завтра или послезавтра на небе не появятся новые планеты или новые звезды, летящие к нам из какого-нибудь забытого уголка Вселенной со скоростью большей, чем та, которую мы могли бы вообразить или еще в меньшей степени рассчитать.

Подобные вещи случаются – и это нужно иметь в виду. Будучи великолепнейшими геометрами или даже математическими гениями, мы все равно во всех своих расчетах будем отставать от подобных явлений на несколько световых лет. Ибо мы имеем дело только с тем, что нам дано, а не с тем, что случится в будущем или может случиться в будущем. Нам еще предстоит столкнуться лицом к лицу с Верховным Математиком или с безликим разумом самого Разума. И сколько бы мы ни вычисляли, каким бы образом ни планировали, что бы ни постулировали и ни предугадывали, нас все равно будут подстерегать сюрпризы. Можно твердо на них рассчитывать!