– Вот это бойня! – воскликнула Пурити, когда вместе с Кайеном добежала до небольшого птичника, стоявшего особняком и отделявшего Пти-Малайзон от безопасности ее собственных владений. Стражники устилали землю подобно листьям; их трупы были изувечены, а доспехи посечены на части. Были здесь и слуги – извозчики и лакеи лежали поверх портних и престарелых смотрителей. Почерк был один. Все, если судить по виду ран и отсеченным конечностям, были убиты ударами длинного меча. Пурити затащила Кайена в крытую беседку, чтобы оглядеть сцену побоища. Порядка двух десятков тел, плюс-минус рука. Птицы уже пировали на трупах, но взвились разноцветным облаком в музыке бьющих по воздуху крыл, когда Кайен и Пурити побежали дальше; рев тревоги не унимался.

Кайен нахмурился, когда Пурити вздохнула и стала прокладывать путь прямо через лежащие на земле тела, подобрав юбки и осторожно выбирая, куда шагнуть в следующий раз, чтобы не замарать кровью атласные туфельки.

«Она и так уже вся перемазалась в каменной пыли, к чему теперь осторожничать?» Кайен никогда толком не понимал женщин, но Пурити показала ему новые глубины его собственного невежества в этих вопросах. За тот краткий срок, что они были знакомы, она успела предстать перед ним достойной леди и бунтаркой, элегантной и грубой, наивной и в то же время хитроумной.

Кайен с туповатым выражением разглядывал спутницу – она была подобна драгоценному камню в оправе аквамаринового платья и золотистых волос, – пока та пробиралась между телами. В детстве он стал свидетелем того, как пятитонный блок известняка раздавил одного каменщика, и был очарован разводами, которые образовала разлившаяся кровь. Спустя некоторое время Кайен рыдал от стыда, что был слишком спокоен в ту минуту и смог делать подобные наблюдения; отец же сказал, что слезы эти подобны строительному раствору, а погибший станет первым кирпичиком в прочной стене.

Но он никогда прежде не видел, да даже представить себе не мог подобной жестокости! Кайен не был уверен, что его стена достаточно прочна, зато Пурити, кажется, все это не трогало. Она только раздраженно хлопнула себя по лбу, когда струйка крови, пробежавшая по стыку между плитками, все-таки испачкала мысок ее туфельки. Значит, таков их мир? Место, где убийства, Убийство и подобные сцены – всего лишь обыденность наравне с балами, бизнесом и турнирами, династическими браками и запланированными несчастными случаями?

– Много здесь привязанных к телам? – спросил Кайен, задумавшись над тем, какой ущерб нужно нанести, чтобы знать его хотя бы заметила.

Пурити слушала его вполуха, но пожала плечами:

– Как минимум половина, как я понимаю. Все преторианцы, во всяком случае, хотя я давненько не слышала, чтобы кто-то пытался убить одного из них, а потому не могу сказать с полной уверенностью. Ради их же блага надеюсь, что они не стали считать это заклинание пустой тратой времени. А вот слуги, боюсь, привязаны не были – из практических соображений привязка накладывается только на высшие эшелоны тех, кого нанимают аристократы: главных распорядителей, старших смотрителей, экономок и им подобных. Но все эти люди носят цвета князя. В отличие от стражей, они все, скорее всего, уже на пути в иной мир.

Она подняла с зеленой плитки обескровленное запястье юной судомойки, а затем бросила его обратно на землю.

– Эта уже улетела, – произнесла Пурити, глядя на несчастную, а затем изобразила руками забавный жест, смысла которого Кайен не уловил.

– Откуда тебе знать? – Он поскреб в коротко остриженном затылке.

– А разве сам не чувствуешь? – Пурити слишком поздно вспомнила, что не всякий ребенок в Неоглашенграде получает тот же уровень образования, что и она сама. Колокола, да если быть точной, его не имела даже половина людей, обладавших тем же статусом. Пурити мысленно вновь поблагодарила отца. – Тело совсем иное на ощупь, если душа его еще не покинула. Оно словно бы вибрирует. Сам поймешь, если потрогаешь достаточно много мертвецов или будешь пытаться раз за разом свести счеты с жизнью. – Смутившись, она отвела взгляд.

– Пожалуй, этот урок я лучше пропущу, – побледнел Кайен.

Пурити одарила его победоносной улыбкой.

– Разумеется, Кайен. Я бы и сама его пропустила, – солгала она, – будь у меня выбор.

Мужчины не любят, когда показываешь им свое превосходство, напомнила она себе, и при этом не всякий мужчина обладает тем же нерушимым чувством собственного достоинства, что и барон. Впрочем, не у каждого из них есть такая же волевая челюсть и добрые глаза, как у Кайена.

«Пурити, хватит! – Она с силой ущипнула себя за запястье. – Совсем не подходящее время крутить шашни».

– Так все это безумие стало причиной сработавшей тревоги или же, напротив, тревога позвала всех этих охранников и слуг навстречу их собственной гибели? – спросил Кайен, пытаясь обдумать сложившуюся ситуацию так, как сделал бы его отец, – с невозмутимым спокойствием, как того требовал классический образ мышления каменщиков. Кайен вовсе не ощущал в себе этой «классичности», но очень старался ей подражать.

– Отличный вопрос, – заметила Пурити, перепрыгивая через очередное тело и мимоходом опираясь на грудь Кайена, чтобы не поскользнуться. «Ого! Какая упругая и крепкая!»

Кайен подхватил девушку загорелой рукой за талию, и в голове его родились примерно те же слова.

– Это не вызовет смуты?

Пурити пожала плечами, не в силах отойти от дуалистичного отношения к жизни, свойственного всем слоям ее социума.

– Не думаю. Поводов для слухов, конечно, появится в достатке. Но смута? Не тот народ.

– Колокола, Пурити! – выругался Кайен. – Да что тогда должно произойти, чтобы вывести из себя твоих хладнокровных сородичей?

Девушке хватило чувства приличия стыдливо покраснеть, но все же она не смогла удержаться от того, чтобы ответить честно:

– Следует признать, что никаким сколь угодно кровавым преступлением этот улей не разворошишь. Но в то же время убери всех певчих птиц да цветоводов – и придворные дамы гарантированно взбунтуются.

Кайен бросил на нее косой взгляд.

– Хотелось бы надеяться, Пурити, что ты сейчас скажешь, что пошутила, но почему-то у меня скверное предчувствие, что этого не случится.

– Верно, ведь я и не шучу. – Она надела виноватую маску. – Кстати, признаюсь, у меня отвратительная память на имена и регалии. Совершенно никудышная. Она часто ставит мне подножку во время званых обедов, зато куда реже подводит, если речь заходит об истории аристократии. Большинство моих приятелей скорее предпочтет повыпускать друг дружке кишки, нежели согласится прочесть книгу.