Правда, Курбского, не нашедшего отзывчивости у властей и решавшего проблему самым примитивным, зато действенным путем насилия, ожидал неприятный сюрприз. Так вести себя в Великом княжестве Литовском было нельзя. 14 мая на дворе князя объявился следователь, сообщивший, что налетчиков ждет суд. А король запретил Курбскому чинить подобные нападения на соседей. Курбский произнес очень патетическую речь, что он ни на кого не нападает, а только защищает свою землю. Спорная территория – земля не Смединская, а Вижовская. Поэтому всех, кто проникнет в нее и объявит Смединской, князь велит ловить и вешать. Действия Келемета он полностью одобряет и поддерживает, захваченного имущества и угнанного скота возвращать не велит. Жалобу Чарторыйского торжественно записали в городские книги, и на этом инцидент пока что оказался исчерпанным. Курбский мог праздновать свою первую победу, одержанную им в качестве землевладельца Великого княжества Литовского.

20 августа 1566 года датирован другой королевский указ, предписывавший Курбскому вернуть сено, похищенное его людьми из-под Крево, из местечек Донневичи и Михалевичи. В ноябре 1567 года уже сам Курбский подавал в суд на соседей из-за похищения сена и угона скота из его села Порыдубы. Он жаловался на потраву сенокосных лугов, «крывды и шкоды» со стороны семейства сендомирского каштеляна Станислава Матеевского, а конкретно – его жены Анны и детей Станислава и Каспара. Этот конфликт не обошелся без взаимных нападений отрядов слуг, вооруженных стычек, раненых и избитых людей. Дело тянулось долго. Курбского и Матеевского пытался рассудить еще Варшавский сейм в 1570 году. Окончательно дело было урегулировано в пользу Курбского только в мае 1571 года.

Причиной подобных инцидентов было появление на Волыни нового и достаточно крупного землевладельца, которое нарушило сложившуюся систему землеустроения. Ситуация обострялась необходимостью несения с имений земской службы во время войны с Московией, платежа специальных военных податей. И стороны норовили свалить платеж на соседа или сделать его за счет сборов со спорных территорий. Курбский здесь был уязвимой и легко поддающейся на провокации фигурой. Значительная часть населения Ковельской волости юридически не подчинялась князю. Отдельные населенные пункты и даже категории населения обладали привилегиями, дарованными короной, и эмигрант-москаль был им не указ.

Королю Сигизмунду был не нужен подобный «очаг напряженности» на Волыни. Было очевидно, что новый князь не сумел найти общего языка с местными властями, а Волынские паны не преминут воспользоваться незнанием москалем литовских обычаев и правовых норм и отнимут у него те земли и имущество, какие удастся. То, что конфликт очень быстро перешел в вооруженную фазу с грабежами и убийствами, говорило о необходимости его скорейшего и радикального разрешения. Король решил вывести развоевавшегося «князя Ковельского» из-под юрисдикции местных властей и судов (урядов).

26 января 1567 года Сигизмунд издал указ о неподсудности князя и его людей волынским властям и местным судам. Теперь они не имели права принимать жалобы на разбойные действия князя и его людей. Требовать управы на «москаля» можно было только перед лицом королевского суда[184]. В распоряжении от 25 февраля 1567 года монарх четко обозначил статус Ковельского имения. Подчеркивались его принадлежность короне и права Курбского как временного держателя с обязанностью несения военной службы. В грамоте указывалось, что пожалования на Волыни даются взамен вотчин, утраченных при бегстве из России. Высшей судебной инстанцией для князя-эмигранта объявлялся король. Поскольку Курбский отныне владел Ковелем от имени короны, то он должен был нерушимо соблюдать все королевские привилегии, данные ранее на эти земли. 8 сентября 1567 года князь получил право передавать жене по веновой записи свои земельные владения, что резко подняло его шансы как потенциального жениха.

Позже владения Курбского расширились: 23 ноября 1568 года ему была пожалована вожделенная Смединская волость. Правда, король Сигизмунд слегка слукавил: на волости «висел» долг в 1000 коп грошей, которые в свое время сам Сигизмунд II Август задолжал князю Александру Чарторыйскому. И теперь, чтобы стать полноправным владельцем, эту сумму вместо короля должен был внести Курбский! 27 июля 1568 года он также получил ленное право на десять сел в Упитской волости. Королевские пожалования оформлялись в виде акта, в котором подчеркивался добровольный выбор Курбского лучшего вместо худшего: «Наслышавшись и достаточно осведомившись о милости нашей господарской, щедро и постоянно оказываемой нами всем подданным государств наших, оставил свои имения и все свое движимое имущество, какое имел, в земле великого князя московского, отказался от службы и приехал к нам на службу» (перевод Н. Д. Иванишева, из королевской грамоты о пожаловании Смединской волости)[185]. К 1569 году относится известие о лишении Курбского сел Воикяны возле Кревского замка и Доркишки под Трабами, которые король передал пану М. П. Сапеге. Видимо, первоначально они были пожалованы Курбскому около 1567 года за вступление в должность кревского старосты.

Курбский усвоил уроки 1566 – 1567 годов, правила игры по захвату чужих имений, безнаказанному насилию над слабыми. Историки в качестве примера подобного самовольства часто приводят историю с ковельскими евреями. 9 июля 1569 года, в субботу, когда у евреев был шаббат (что было потом особо подчеркнуто в жалобе ковельских горожан), урядник Курбского Келемет ворвался с вооруженным отрядом в еврейское местечко и устроил погром. Были схвачены Юска Шмойлович, Авраам Яковлевич и некая женщина по имени Агронова Богдана. Принадлежащие им лавки и дома были запечатаны. Несчастных арестантов отвели во двор к Курбскому и посадили в яму с водой, где в изобилии водились пиявки. Вопли жертв были слышны далеко за стенами замка.

Ковельские евреи пожаловались властям, но, как водится, раньше понедельника городские учреждения не открылись, а пиявки сосали кровь из арестантов уже двое суток. Во вторник, 12 июля, Курбский имел удовольствие увидеть перед своими дверьми очередного представителя судебных органов, возного Павла Григорьевича Оранского, которого, ввиду серьезности дела, сопровождал вооруженный шляхтич Елизар Зайцев. Курбский и Келемет решили проблему просто: приказали запереть двери. Униженный Оранский топтался у входа в замок, слушая крики, доносящиеся из ямы с пиявками. Он попал в сложную ситуацию: для того, чтобы вломиться в замок силой, шляхтич Зайцев был недостаточной боевой единицей. Но отступить тоже было невозможно: возного окружили кричащие и размахивающие руками родственники и друзья несчастных, требуя от представителя властей сделать хоть что-нибудь.

Шум и гам у входа в замок надоели Курбскому. Поэтому ворота открылись, и из них вразвалочку на замковый мост вышел герой дня, урядник Иван Келемет. Ковельские евреи обратились к нему с речью: «Милый Келемете! По какой причине ты безвинно и бесправно поймал братью нашу, ковельских евреев, посадил их в жестокое заключение?» Келемет удивился вопросу. Его ответ стоит процитировать целиком: