Через несколько мгновений Бородин догнал ее уже на улице.

– Погоди... Тебе что, правда наплевать на своего Максима? Я сейчас позвоню кому надо, против него опять дело откроют... И за эту толстую дуру Буракову тоже возьмутся!

– Звони.

– Нет, тебе правда все равно?!.

– Я очень переживаю за этих людей. Но иначе нельзя.

– Но их же посадят! Я добьюсь этого!

– Вряд ли.

– А вот посмотрим...

– Нет, нет! У тебя ничего не получится! – засмеялась Саша.

– А, понимаю, нашелся какой-то покровитель... – Бородин с досадой потер лоб – видимо, тот чесался. Сорвал пластырь, пальцами скатал его и пульнул в сторону. – Кто?

Саша указала рукой вверх.

– Я понимаю, что это человек сверху, но кто он? – неистовствовал Бородин. – Имя, имя мне скажи!

Саша пожала плечами. Повернулась и пошла прочь.

Она не видела того, что произошло потом. А произошло следующее.

Виктор Викторович Бородин некоторое время стоял на одном месте и долго смотрел Саше вслед. С неистовой ненавистью, досадой и... и еще что-то было в его глазах. Так смотрят вслед любимой женщине, от которой раз и навсегда получают отставку.

Затем Бородин еще раз почесал лоб. Потом потянул себя за галстук. С усилием вздохнул. Его взгляд упал на стеклянный киоск метрах в двадцати от него. Он решительно зашагал к нему.

– Воды, пожалуйста. Нет, самой обычной, без газа. Спасибо.

Он зашагал обратно к клинике. На ходу сорвал пробку и, запрокинув голову, принялся жадно пить. Под ноги себе не смотрел...

В этот момент левой ногой наступил на банановую кожуру, брошенную полчаса назад мальчиком в тельняшке. Подошва скользнула вперед.

Одновременно с этим вода попала ему не в то горло. Закашляться Бородин не успел – нога скользила все дальше. Он сделал кульбит в воздухе и рухнул назад, ударившись затылком о бордюрный камень.

Треск, хруст, лужа крови. Крики прохожих.

Но Виктор Викторович Бородин уже ничего не слышал. И не видел. Он был мертв. Лишь в его широко открытых глазах отражалось голубовато-серое осеннее небо, с рябью темных облачков. Пожалуй, если напрячь воображение, то облака эти можно было принять за беловато-бурые лоскутки пепла, летящие по небу...

* * *

...Лиза поставила на стол торт.

– Сейчас, чайник принесу... – сказала Саша. – Ну как ты? Работаешь?

– Кстати, насчет работы... – оживилась Лиза и села на стул, закинув ногу на ногу. – Представляешь, только что звонила Буракова и сообщила, что с нуля собирается открыть ателье. Ей вроде как страховку обещают выплатить!

– Да что ты! – удивилась Саша.

– Клянусь. Зовет всех нас. Особенно тебя.

– Опять пальто шить?

– Нет, свадебные платья.

– Ух ты...

– Ты должна пойти. Я тут подумала... В сущности, все свадебные платья, которые ты, Саша, шила, оказались удачными. Никто еще из невест не развелся!

– Ты узнавала?

– Ага! А по статистике, между прочим, каждый второй брак распадается! У тебя счастливые платья, Сашка!

– Ну что ты такое говоришь... – засмеялась Саша. – Я вот сколько раз сама себе шила платье... И разводилась потом!

– Это не считается, – отмахнулась Лиза. – Сапожник без сапог – всем известно. Катька Пономарева – ну, та, которой ты за час платье из двух мужских рубашек состряпала, недавно третьего родила...

– Да что ты! – ахнула Саша. – Позвоню ей, поздравлю. Катька Пономарева... Третьего! А кто – мальчик или девочка?

– Позвони и узнаешь. И потом... Первый-то твой брак был удачным. Один и на всю жизнь, как оказалось... Где он кстати, этот твой... вроде как неудобно его называть Костыль-Нога?..

В этот момент раздался звонок в дверь.

Саша заглянула в «глазок». Распахнула дверь.

– Саша... – навстречу ей шагнул Макс, обнял. Уронил трость. Некоторое время они стояли, обнявшись, не в силах произнести ни слова.

– Ой, здрасте... – из кухни выскочила Лиза.

Посмотрела-посмотрела на парочку, потом подняла трость, приставила ее к стене, схватила свою куртку и по-английски ретировалась, тихонько закрыв за собой дверь.

Первой очнулась Саша.

– Ой, а Лизка-то где?

– Какая Лизка? – удивился Макс.

– У меня подруга была в гостях, ты только что ее видел!

– Никого я не видел...

– Чаю с тортиком хочешь?

– Хочу... – опираясь на трость, Макс шагнул на кухню. И замер. Над столом висел календарь. Тот самый. За тысяча девятьсот махровый год.

Саша заметила его взгляд, улыбнулась:

– Узнаешь?

– Бли-ин, где взяла? – потрясенно прошептал Макс.

– А у меня дедушка один есть знакомый, в «Букинист» чуть не каждый день заходит. Я ему объяснила, и он нашел мне этот календарь с мостами. Причем заметь – совершенно бесплатно! Хотя я ему все-таки сшила утепленный жилет, пришлось чуть не силой вручать. Мерзлявый он очень, а сейчас осень, холода...

Макс ничего не ответил. Он листал страницы на календаре.

– Карлов мост в Праге. Красивый, да? Считается хранителем города и реки... – пробормотал он. – Кстати – построен на молоке и яйцах, которые жители свозили со всей страны.

– А это какой?

– Это Бруклинский мост. Его один мужик строил, после него – его сын, по имени Вашингтон. Этот самый Вашингтон заболел кессонной болезнью во время строительства. Тогда и открыли кессонную болезнь – когда спускали рабочих в водопроницаемых кессонах на дно реки – опоры они устанавливали. А это мост Золотые ворота, в Сан-Франциско. Длина – два километра почти, высота опор над водой – почти 230 метров. Выкрашен оранжево-красной краской. Ты думаешь, почему такой цвет? А в этой краске есть свинцовые компоненты, которые защищают сталь от ржавчины!

– Красивый! – совершенно искренне восхитилась Саша. – Ну, а это что за мост?

– Это мост Ватерлоо в Лондоне. Прикинь, у него рядом высится гранитный обелиск – «Игла Клеопатры» называется. Это один из двух древнеегипетских обелисков, созданных около 1500 года до нашей эры, стоявших перед храмом в Гелиополисе.

– Надо же!

– Да. Его Англии подарил в 1820 году один султан. Повезли обелиск в Англию, а корабль по дороге затонул! Прикольно, да? Короче, обелиск вытащили только в 1877 году...

– Макс.

– Чего?

– Макс, я хочу посмотреть на твоймост. Я ведь так его и не видела!