Позже я встретил Иосифа в Елисеевском магазине. Он ничего не покупал, а просто сидел на батарее и по обыкновению читал.

– Что-то давно вас не было видно! – подошел я к нему. – Переехали?

– Нет, – ответил молодой человек. – У меня умерла мать.

– Да-да, я слышал… Траур…

Глаза Иосифа были как океаны, наполненные печалью, и, чтобы его ободрить, я сказал, что тот, кто всем заведует, такой главный завхоз, уже протянул ему руку, только Иосиф ее не замечает.

– Почему я не замечаю ее? Вы знаете ответ?

– Вы не сконцентрированы, вы справочное бюро для какого-то идиота Эстина, вы дар э-э-э… дар завхоза распыляете.

– Кто вы?

– Я тот, кто распылился больше вашего. И я ваш знакомый…

В следующем письме Эстин спрашивал, готов ли Иосиф и впредь отвечать на его вопросы. Молодой человек написал, что выполнил все договоренности с шахматистом, что его ответы утроили состояние чемпиона мира и в нем уже нет надобности.

«Я же считаю теперь себя свободным, – далее писал он, – так как квартира, в которой проживали я и моя мама, по сути, мне больше не нужна, основную часть времени я провожу в отдалении от Москвы, и, если хотите, квартиру можете забрать. Как вам покажется справедливым, так и поступите…»

Эстин злился отчаянно, а его супруга Белла не велела отпускать этого обнаглевшего «пророка»! «Да откуда ж такая наглость?!!» – кричала супруга… Справедливости ради надо сказать, что Эстин, переломив себя, отпустил Иосифа на все четыре стороны и оставил за ним квартиру… Именно из-за этого поступка шахматист проживет достаточно долгую жизнь без больших трагедий и в материальном благополучии.

Иосиф почти полностью переселился в ешиву, а квартиру переписал на общину. В этот административный день, проторчав в Банном переулке все утро, он подписал дарственную, а потом зашел в парикмахерскую, где после рутинной стрижки Антипатрос дозволил молодому человеку пройти в его частные комнаты над бизнесом, где не испугался оставить его наедине с приемной дочерью Зоей. Не сказав друг другу и слова единого, они только улыбками и разговаривали. Ее тонкие пальцы лежали в его крепкой ладони, и молодые люди ощущали себя единым целым. Их эмоции и тождественность происхождения сплавились в один солнечный луч, дыхание почти замерло, и они на какие-то мгновения вдруг оказались вне своих тел, вышли, как из двери на улицу, стояли и смотрели удивленно на себя же самих со стороны. И им эта картина понравилась… Это необыкновенное состояние двух молодых людей, эти божественные флюиды уловил своим горбатым носом грек Антипатрос и отстриг от неожиданности мочку уха моему соседу Иванову, который некогда спалил Тамаркин ларек и за счет этого стал зажиточным купцом. Иванов взвизгнул, а Антипатрос, плюнув на отторженную плоть, приставил ее на место. Мочка тотчас приросла намертво, а клиент продолжал скулить и требовать компенсацию.

– Совсем забыл, сволочь, кто ты?!! – со злобой первобытного ящера прошептал в отреставрированное ухо Антипатрос. – Я всего лишь на сто лет здесь меньше обитаю, а ты, падла, ассимилировался!

Купец Иванов не понимал, за что с ним так, просился из кресла вон, а грек хлестал его деревянной от старости ладонью по щекам, как после бритья и распарки кожи, приговаривая:

– Вспоминай, сука! Испортил мне самый чистый день жизни!

В конце он наградил крепкой затрещиной мятый затылок Иванова и спровадил его на улицу пинком под зад. Дверь захлопнулась, и Антипатрос, усевшись в клиентское кресло, принялся наслаждаться ощущениями, приходящими от сплетения самых родных душ.

Пришедшая после обеденного перерыва маникюрша испугалась было, что у старика запнулось сердце, но грек показал ей большой палец, сообщая этим, что у него все хорошо…

… – Можем ли мы решать, кто грешен, а кто нет? – как-то спросил Иосиф учителя.

– Конечно.

– Кто нас наделил этим правом?

– Никто. Ответ на этот вопрос очень простой – все грешны! И исходить надо из того, что все грешны.

– Но есть же большие грешники, кровавые и преступные!..

– Есть, – подтвердил ребе.

– Но даже они, эти чудовищные создания, все же делали в своей жизни что-то хорошее. Любили своих детей, кормили птиц, кого-то деньгами поддерживали… Воздастся ли им за хорошие дела?.. А как быть с праведными людьми, чистыми и просветленными, которые, в свою очередь, тоже совершали не лучшие поступки в жизни, может быть и случайно?

Ребе Ицхок выслушал Иосифа и дал ответ:

– И великим грешникам воздастся за их добрые поступки, и праведникам за ошибки. Только сильно грешившим воздается за доброту здесь, на земле, в виртуальном мире, определенном временем. Воздается деньгами, долгой жизнью и другими земными радостями, а праведники за ошибки наказываются – здесь же, на земле, – нищетой, болезнями, много чем. Зато в вечном существовании грешник попадает в ад, тогда как праведник, расплатившийся за свои грехи в нашем мире, сядет за стол со Всевышним и обретет в вечное пользование все, что пожелает. В духовном смысле, конечно.

– Я читал, что ад – это стыд. Что, попав в ад, душа человеческая испытывает чудовищный стыд, когда ее посещают души тех, к кому он, человек, был нехорош. Мне кажется, что отсюда пошло выражение «гореть от стыда». Как вы считаете, ребе?

– Всякий, даже самый грешный, в конце концов попадет в рай. Двенадцать месяцев в аду – и в рай. Но каждый день в аду будет равен всем страданиям Иова за всю его жизнь. Те, кто осознает это, кто понимает, что там времени не существует, или почти не существует, что в том месте год равен тысяче годам на Земле, тот истинно богобоязненный… Да, можно и так сказать: ад – это стыд, а рай – наслаждение. В людях столько намешано, что подчас не поймешь, хороший человек или гад, откуда и что происходит, как судить, как весы такие создать…

Как-то в ешиву приехал раввин из США и, коротко пообщавшись с Иосифом, удалился на разговор с ребе Ицхоком, где мудрые и знающие просидели половину часа. Далее был обед, за которым американский раввин хорошо ел, пил вино и смеялся помногу. Насытившись, он, ухватив за руку Иосифа, вытащил его танцевать, сам своим танцам подпевал, да так заразительно, что подростки в кипах пустились в пляс вослед, а ребе Ицхок оставался сидеть будто пришибленный, лишь руками изображал танец. Натанцевавшись, американец шепнул в ухо партнеру по танцам, что тот скоро женится и над хупой пойдет снег, затем неожиданно со всеми попрощался и отбыл в направлении Москвы.

Когда подростки были отправлены спать, ребе Ицхок остался наедине с Иосифом:

– Знаете, кто это был?

– Раввин Коэн.

– А вы знаете, кто он, этот раввин Коэн?

– А надо что-то еще знать?

– Не обязательно. Вам не надо. Но он прилетел в Россию на сутки, чтобы посмотреть на вас!

– На меня?

– Именно. Он сказал, что в вас предназначение.