Мадлен и Лина стояли совсем близко друг к другу вместе с остальными людьми, пришедшими почтить память умершего. Машины одна за другой подъезжали, образуя длинную вереницу вдоль обочины дороги. Женщины то и дело подносили платки к глазам, беседуя об отце Фрэнсисе. Мужчины горестно качали головами, поглядывая на могилу и успокаивающе обнимая за плечи жен и матерей.

Пришедшие подходили к тому месту, где должна была проходить заупокойная служба. Мадлен узнавала некоторые лица – это были прихожане отца Фрэнсиса из дома престарелых.

Она наблюдала за тем, как они медленно шли мимо нее; в глазах многих из них Мадлен видела отражение собственного горя. Лица этих стариков напоминали ей лицо самого Фрэнсиса. Только теперь она начинала понимать, в скольких человеческих судьбах он принимал участие, скольким помогал. Прошло всего лишь два дня, как его не стало, а казалось – минула целая вечность.

Мадлен, подняв голову, посмотрела на небо, сжимая в руке холодные листы мемориального альбома. «Знал ли ты, как тебя любили, Фрэнсис? Говорил ли тебе кто-нибудь об этом?..»

– Я не хочу идти туда, – тихо произнесла стоявшая рядом Лина.

Взглянув на дочь, Мадлен заметила, как та побледнела, увидела тени под глазами. И внезапно задумалась о том, что ей сказать: девушке, которая уже не маленькая девочка, но еще и не взрослая женщина. Мадлен просто не знала, как себя вести: улыбаться и делать вид, что все хорошо, или не притворяться, дать волю своему горю, не скрывать, что ей больно и тяжело. Она не знала, чем Лине помочь сейчас, возможно ли это вообще.

Она протянула руку и погладила дочь по щеке.

– Есть недалеко одно место. Я хожу туда иногда... Лина, всхлипнув, взглянула в глаза матери.

– Да?

– Может быть, сходим вместе... как бы попрощаемся с Фрэнсисом по-своему.

Губы Лины задрожали. Глаза опять наполнились слезами.

– Наверно, так лучше всего, – тихо согласилась она. – Не хочу прощаться с ним... вместе со всеми.

Мадлен не знала, что и ответить на слова дочери. Чтобы ничего не говорить, Мадлен просто обняла Лину за талию и притянула к себе. Лина посопротивлялась, совсем немного, для виду, и прижалась к матери. Вместе, обнявшись, они пошли навстречу все подъезжающим автомобилям вдоль длинной дороги, не обращая внимания на шум моторов и ослепительный свет фар.

Сев в «вольво» и захлопнув за собой дверцу, Мадлен на секунду почувствовала, как будто она отгородилась от гнетущей атмосферы похорон. Но по дороге в места, где прошло детство Мадлен, она снова ощутила прилив воспоминаний. Ей вспомнился запах горящего воска и ладана, всегда встречавший Мадлен в церкви, густой аромат оранжереи, благоухание лилий. Мадлен внезапно вспомнила, как однажды архиепископ низким, монотонным голосом рассказывал ей о некоем отце Фрэнсисе, человеке, которого Мадлен почти совсем не знала. Набожный, очень серьезный, самоотверженный пастырь, всегда готовый прийти на помощь, – так говорил об отце Фрэнсисе архиепископ.

Но из мыслей ее сейчас почти не выходило воспоминание о восемнадцатилетнем молодом человеке, который когда-то спас ее. Она многое успела забыть, но твердо помнила свои отчаянные словэ: «Помоги мне», и простой ответ Фрэнсиса: «Я всегда буду рядом, Мэдди, всегда».

Выключив двигатель, Мадлен некоторое время сидела неподвижно, глядя нэ рэзбивэющиеся о ветровое стекло первые дождевые капли. Сквозь затуманенное стекло она видела бывший дом своего отца, обрамленный серыми тучами, окруженный голыми деревьями; окна в доме казались такими же черными, как в день смерти отца. Лужайка перед домом была просторной, покрытой увядшей травой и сухими листьями.

Наконец Мадлен со вздохом произнесла:

– Пойдем.

Мэдлен вошла в отцовский дом, огромный и страшный в своей пугающей пустоте. Формально это сейчас был ее дом, однако онз не могла думать о нем как о своем. Когда отец был жив, он отказал ей в любой помощи и поддержке, а после смерти... все оставил Мэдлен. Это было очень на него похоже: оставить дочери дом, деньги – все, что с детства было ей ненавистно.

Поднявшись по вымощенным кирпичом ступеням, Мадлен по дорожке, огибавшей розарий, которым некогда так гордилась ее мать, прошла на задний двор, усыпанный опавшими листьями.

Дальше участок плавно спускался к каменистому берегу, о который, рассыпая в воздухе мельчайшие брызги, бились морские волны. Мадлен увязала высокими каблуками в жухлой траве. Взойдя на причал, скрипевший при каждом ее шаге, она села, Лина примостилась рядом, свесив ноги вниз.

Казалось, они сидели так, молча, бесконечно долго, раз-глядывэя тучи, сгустившиеся нэд кромкой леса на дальнем берегу. Дождь понемногу усиливался, по водной глади пробежала легкая рябь.

– После того как умерла моя мать, отец привел меня именно сюда, – сказалэ Мадлен.

– Ты ведь в этом доме выросла, да?

Мадлен зябко передернула плечами и потуже завернулась в пальто.

– Да, здесь.

– На верхнем окне решетка. Мадлен посмотрела и кивнула.

– Там была моя комната.

– Он что же, запирал тебя там? Мадлен горько усмехнулась.

– Видишь, бывают в мире родители и похуже твоей матери.

Лина не ответила. После долгой паузы она произнесла:

– Я все хочу позвонить ему... Столько уже раз снимала трубку...

Мадлен обняла дочь за плечи, притянула к себе. Дождь намочил уже все вокруг, капал на лицо, проникал сквозь одежду.

– Я разговариваю с ним каждый день, словно он рядом со мной. Иногда мне даже кажется, что он вот-вот ответит.

Лина понимающе кивнула.

– Не знаю, что с нами дальше будет. Пока у меня такое чувство, словно за всем этим стоит что-то... – Она пожала плечами. – Сама не знаю. Мне так его не хватает.

Мадлен посмотрела на бедный, беззащитный профиль дочери. У Мадлен сердце разрывалось от жалости: она бы сделала что угодно, чтобы облегчить страдания дочери, помочь девочке поверить во что-то действительно важное, внести больше смысла в ее жизнь.

Энджел.

Имя прозвучало в сознании совершенно неожиданно. Мадлен выпрямилась и огляделась по сторонам. Странно, ей показалось, что она слышала голос Фрэнсиса. Но она тут же поняла, что это просто голос ее подсознания. Вновь понурившись, стала смотреть на морские волны, набегавшие одна на другую.

Но голос не отступал: «Дай ей отца». Именно это ей, наверное, посоветовал бы Фрэнсис.

Мадлен повернулась к Лине. Взгляд ее был такой пристальный, изучающий, что девушка не выдержала.

– Ты что, мам?

Мадлен нервно облизала губы, ощутив вкус дождевой воды. Ей стало страшно. Проще всего сейчас было улыбнуться, сказать: так, ничего особенного, просто задумалась. С тех пор как умер Фрэнсис, она стала лучше понимать, как хрупка и уязвима жизнь. Стала замечать, как часто люди ошибаются, как часто жалеют о невысказанных словах.