— И жестче с ними, — добавил Рысь.

На мой удивленный взгляд — ведь это ж бритты, его же племя, пояснил:

— Не знаю, как еще их заставить работать. Даже ради себя не хотят ничего делать. Сидят и воют! Еле заткнули.

Сам Альрик, прихватив меня и Простодушного, зашел в дом поприветствовать хозяина.

Я его едва узнал. Где тот самоуверенный гордец, который хвастался, как он замечательно устроил хозяйство? Который застращал не только рабов, но и семью до потери самостоятельности? Передо мной лежал жалкий старик, пропахший кровью, мочой и гнилью. Он уже не выживет. Если не снизойдет благодать, он умрет в ближайшие дни. Непонятно, зачем меня притащил с собой хёвдинг.

Как ни странно, Арвид узнал нас, закхекал, а потом сбивчиво начал говорить про драугров, ленивых и трусливых бриттов, про соседей, которые не приехали на подмогу, про бестолковых детей.

Я потоптался немного и вышел из дому. Лучше помогу парням.

До вечера мы закрыли дыры в частоколе, подкрепили его земляной насыпью изнутри. Вычистили пять рабских домов и отправили туда бриттов. Дударь собрал разбежавшуюся скотину. Вепрь заштопал раненых по мере сил.

Постепенно мы узнали, как тут все было. Норды во главе с Арвидом поначалу неплохо отбивались от драугров: в семье все мужчины прошли через рунный дом, женщины тоже умели справляться с топором. Рачительный хозяин позаботился и об оружии, и о броне. После десятка убитых драугров Арвид отправил гонцов в Сторборг, одного верхом, другого — на лодке. Бритты смирно сидели по домам и не высовывались.

Когда пришел Простодушный с Булочкой и Рысью, норды все еще стояли. Уже были и первые раненые, и погибшие, но Арвид держался уверенно. Леофсуна ему представили ульвером, не упоминая, норд он или бритт, и хозяин, видя его руны, даже не задумался об этом.

И в первую ночь после их появления мертвые карлы и хускарлы вдруг сменились хельтами. Их было немного, не все они пришли с оружием и в железе, наоборот, многие были изувечены: кто хромал, у кого не было руки или обоих глаз. Но они сражались совсем не так, как предыдущие. Хельты догадались подбирать оружие павших или отнимать его у более слабых драугров. Хельты не шли вслепую, утыкаясь в стены и деревья, они придумали и воплотили в жизнь полноценный план: погнали мертвяков послабее в прямую атаку, а сами зашли с другой стороны, легко перескочив через частокол. Не самая большая хитрость, конечно, и будь драугры людьми, Арвид бы предусмотрел такой поворот, но после сражений с тупыми мертвяками в течение нескольких дней норды привыкли к однотипным наступлениям. Тогда-то норды и бросили деревню, обороняя только хозяйский дом. Тогда-то Арвид и получил несколько ран. Тогда-то Рысь перешагнул порог, заколов хельта, который вдруг перестал размахивать копьем и уставился куда-то на запад.

И хоть наступление отбили, после ранения главы семейства все пали духом. Даже Херлиф не взял на себя заботы о хозяйстве, а постоянно сидел рядом с отцом и слушал его нравоучения. Вот Рысь и занялся починкой ограды, а Булочка с двоюродным братом Простодушного прохаживался по северо-восточному краю поля, так как оттуда и появлялись мертвецы.

Удивительно, но после тяжелой работы наш Херлиф как будто ожил. Альрик сменил его у ложа умирающего, и Простодушный посвежел, зарумянился, заблестел глазами. И когда уже стемнело, мы по молчаливому уговору не стали заходить в дом, пропахший смертью, а разожгли костер во дворе, насадили колбасы на палки, чтобы разогреть прямо в огне, сестра Арвида принесла нам лучшего эля.

— Так что? Теперь ты, наверное, уйдешь из хирда? — спросил Простодушного Вепрь. — Хоть и не ты примешь хозяйство, но помощь понадобится.

Оддрун, сестра Херлифа, уселась неподалеку, вроде как поднести, если что понадобится, но сама явно грела уши и поглядывала на Эгиля Кота.

Простодушный аж дернулся от такого вопроса.

— Уйти? Нет. Только если выгоните! Не останусь тут ни за что. Ни в этом доме, ни в Бриттланде вообще.

Тулле усмехнулся себе в кружку, не сводя взгляда с языков пламени.

— Чего так? — спросил я, косясь на нашего говорящего с Бездной.

— Верите ли, нет ли, я сидел с отцом и желал, чтобы он поскорее умер. Чтобы заткнулся и перестал меня поучать. Только чтобы сам умер, и никакого Фомрира ему, никакого доброго посмертия! И этот дом, эти рабы, всё это… Не хочу. Пусть я в хирде и побыл всего ничего, пусть проторчал кучу времени у Скирикра смердящего, пусть жил и ел с бриттами, но то было мое лучшее время.

Сестра ахнула, услыхав про бриттов, но смолчала. А когда он говорил про смерть отца — не ахала. Интересные тут порядки!

Мы замолчали. И даже крепкий эль не забирал. Не знаю, сколько нужно выпить хускарлу, чтобы опьянеть. А хельту? А сторхельт, поди, может утопиться в меду, а всё одно — трезвым останется. Хоть не получай руны вовсе.

Обсуждать драугров или погибших никому не хотелось. Первый мирный вечер за…

Смешно!

Если посчитать, не так уж давно мы столкнулись с драуграми, а кажется, будто прошла целая вечность.

И так не хватало Хвита, его песен и историй. Сейчас бы он глянул на наши понурые лица, тряхнул снежной гривой и завел сказ о проделках Фомрира или о мудрости Мамира, а может, кашлянул бы и неуверенно начал новую вису, придуманную накануне. О чем бы он поведал? Может, об Альрике Полуизмененном? Или о бритте, который защищал нордов? Или о Тулле Сноходце?

— Среди многочисленных детей Домну, чудовищных фоморов, самым ужасным был Балор.

Я вздрогнул. Леофсун Рысь словно услыхал мои мысли и прервал молчание первым.

— Его отцом был быкоголовый фомор с одним большим глазом посередине лба и с ядовитою гривой. У Балора же было два глаза, да только весь яд отца скопился у него в левом глазу. И яд тот был настолько страшен, что один лишь взгляд его убивал. Потому Балор держал левый глаз закрытым.

Не только я, но и остальные ульверы невольно посмотрели на Тулле, который тоже постоянно держал левый глаз закрытым.

— Балор не родился таким. Во всем виновато его любопытство. Когда он был еще ребенком, отец выгнал его из дома и строго-настрого