Стоп. Если Дмитрий помнил Прагу, значит, скорее всего Стригаль не лгал. Он на самом деле Инквизитор Дреер. Сапожник без сапог…

В этот момент Дмитрий понял, что по-настоящему один. И не просто один, а практически беспомощен. Он привык жить с магией. Хотя вопреки многим Иным в быту ею почти не пользовался. Дреер всю жизнь отличался болезненной правильностью. Мальчик Дима тщательно, с перетягом, закрывал водопроводные краны, по много раз проверял, выключен ли свет, никогда не забывал обесточить компьютер. Если требовалось зажечь дополнительную газовую конфорку на плите, то не чиркал новой спичкой, а доставал из жестяной банки погашенную и разжигал от другой конфорки. Точно так же взрослым он попусту не тратил Силу. Все, что можно было сделать руками – закрыть дверь, записать телефон, перерыть бумаги в поисках нужной, – делал руками. Везде, где можно было обойтись простыми словами, обходился словами: убеждал, иногда упрашивал.

Если источника своей маниакальной бережливости Дреер не осознавал, то источник бережливости магической мог бы назвать не задумываясь – лекция того Городецкого из Ночного Дозора Москвы. Когда Дмитрий узнал о магической температуре и понял, что вся Сила – не своя, а чужая. А потом уже домыслил сам, припомнив закон сохранения энергии Ломоносова-Лавуазье. Чем больше Силы у него, Дреера, тем меньше у кого-то другого. Сумрак не вырабатывает Силу, он только впитывает ее, как губка, а маги отщипывают от этого богатства немножечко для себя. И пусть основное уходит Сумраку, как большая часть найденного клада отходит государству. Все равно этот клад не предназначался ни Сумраку, ни магу.

Словесник не чародействовал понапрасну, зато всегда ощущал: запасное средство есть под рукой. Как пистолет во время уличных погромов. Как лишняя фляга воды в переходе через пустыню.

А теперь фляга была пустой, и кобура тоже. Разве что мобильник служебный выдали для экстренной связи. Может, несколько следящих заклинаний к нему привесили, Дмитрий все равно бы не распознал. К технике заклятия вообще цеплялись плохо. Все дело в синтетических материалах. К железу или к дереву еще куда ни шло, а вот к пластику – увы.

Сейчас Дмитрий даже не смог бы никуда просто так пройти без билета. То есть билет-то он бы все равно купил, но вдруг там выходной, или санитарный день, или президент какой приехал? Что, Стригалю звонить и жаловаться?

Но Дмитрию повезло. В парки и дворцы еще пускали, хотя, судя по табличкам, музеи скоро заканчивали работу. Младший надзиратель никуда не торопился. В конце концов, он сейчас кто-то вроде приманки.

Сначала прошел в Александровский парк. Полюбовался на дворцовую колоннаду, прогулялся вдоль пруда, постоял на маленьком гранитном причале напротив островка с бывшим домиком царских детей. Что-то туда влекло. Дверь строения была демонстративно заколочена, однако кого в Сумраке это останавливало?

Прохожих и туристов Дрееру встретилось мало, и выглядели те отрешенными и погруженными в себя.

Как будто на них наложили чары.

Дреер заставил себя уйти от пруда и по аллее двинулся к Екатерининскому дворцу, ориентируясь на золоченые купола церкви. Справа, через Крестовый канал, высилась усаженная старыми деревьями гора. «Парнас», – услужливо подсказала чужая память. «Спасибо», – мысленно ответил Дмитрий.

Красота парка отвлекала. Зеленые кроны обметали душу от тревог, а мосты словно говорили – все можно преодолеть.

Ворота дворца оказались на запоре. Рядом, через дорогу, высился желтый флигель, соединенный переходом с бело-голубой резиденцией императоров. Этот цветовой контраст и привлек внимание словесника. Дмитрий не сразу понял, что перед ним такое, а потом едва не охнул, пройдя чуть дальше и посмотрев вывеску над крыльцом.

Стыдно, наставник Дреер, сказал он себе. Несмотря что первый раз.

Перед ним был Царскосельский Лицей.

Дреер мысленно послал Стригаля куда подальше на ближайшие минут сорок. Тем более что и положено было просто бродить куда глаза глядят. Взял билет, натянул поверх ботинок похожие на лыжи музейные шлепанцы и отправился по анфиладам пушкинской альма-матер.

Искусственная память ничего ему теперь не подсказывала. Причем возникало странное ощущение, что в этом месте ее… затерли, что ли. Но Дмитрию хватало и своей. Вот зал, где старик Державин нас заметил, вот лекционный класс с большой доской, теперь поднимаемся наверх, вот жилые комнаты лицеистов. Пушкин вроде бы жил через стенку от Пущина… Точно. «Какие у них узкие кельи, наши интернатовские живут в хоромах по сравнению с этой золотой молодежью».

И вот сейчас, в самый неподходящий момент, Дмитрий услышал Зов. Нормальный вампирский Зов, каким привлекают жертву, что по лицензии, что без оной.

Дреер торопливо спустился, едва не выйдя из лицея в музейных тапках. Зов четко указывал, куда идти.

Кто это мог быть? Либо Артем, либо Толик. Дмитрий почему-то решил, что это все-таки Комаров. Различить Зов он сумел, а вот противиться – не мог. Дреер сейчас был просто хорошо осведомленным человеком. Кажется, «мертвые поэты» на то и рассчитывали. Когда и как они успели научиться, ведь никто из них еще не охотился, они принципиально не хотели кусать людей?

Впрочем, Артем мог научиться у матери, которая призывала доноров сдавать кровь.

Под ногами захрустела красная кирпичная крошка, ею издревле посыпали землю перед дворцами. Словесник прошел мимо фасада Екатерининского, даже не повернув головы, обогнул величественную Камеронову галерею, дошагал до пандуса, выстроенного когда-то, чтобы постаревшая императрица могла спускаться в любимый парк.

Зов усиливался, звучал в черепной коробке, будто живой сладкозвучный дискант юного Робертино Лоретти.

По аллее от пандуса Дмитрий вышел на просторную каменную террасу, уставленную статуями. Кажется, она именовалась Гранитной. С террасы открывался вид на цветники и озеро с Чесменской колонной.

На террасе никого не было. Только на ближнем дереве каркнул спрятавшийся в кроне ворон.

«Тебя здесь не хватало… неверморыш», – мысленно сказал Дреер и сам усмехнулся придуманному для пернатого англо-русскому обзывательству.

Зов, однако, прекратился.

– Здравствуйте, Дмитрий Леонидович, – сказала девочка Аня Голубева.

Она стояла на террасе рядом с Дреером, как будто все это время шла рядом с ним. Собственно, наверняка она так и сделала. В Сумраке.

– Здрасьте! – Неподалеку обрисовался Артем Комаров.

Послышалось еще несколько заздравных восклицаний, как если бы Дмитрий влез в школьную обсерваторию, где вокруг телескопа расселись «мертвые поэты».

Гранитная терраса, обманчиво пустая еще несколько секунд назад, вдруг наполнилась людьми. Подростками.

Сидел на балюстраде Толик Клюшкин. Прислонившись спиной к перилам, скрестил руки, эффектно обхватив плечи тонкими длинными пальцами, Карен Саркисян. Он сейчас походил на актера, играющего Пушкина, так сказать, в естественных декорациях. Но Дмитрий вспомнил другого актера, Бэлу Лугоши в образе Дракулы, и подумал, что с такими пальцами нужно было стать вампиром, а не оборотнем. Странно все же распорядился Сумрак.