Я долго всматривалась в жрицу. Как назло — в памяти всплыла Мунирская ярмарка, и безумная бакычу-апа, что так напугала меня в тот день.

— Я поеду. — кивнула я Юстимии, наконец приняв решение, — Не могу же я упустить возможность поучаствовать в подобном фарсе.

И побежала наверх, чтобы переодется соответственно случаю. Сайгон поднялся следом.

— Ты уверена? — он сердился, и это было заметно.

— Нет, — призналась я, — но и сидеть, сложа руки, опасаясь невидимой и непонятной опасности, я больше не могу.

Храм Праматери почти разочаровал меня — ни куполов, ни минаретов, ни нефов, ни портиков — просто большое квадратное здание мышиного цвета. Из необычных деталей я сперва заметила только высокие окна в верхней части здания. Но когда мы, объехав небольшой регулярный парк, подъехали со стороны фасада — я ахнула. Парадный вход был огромен — золоченые двери, щедро украшенные орнаментом, а по бокам витражные окна — яркие и нарядные. Впрочем — в Храм мы попали через почти незаметную дверь запасного входа. Тело Найны, лежащее на богато устланном мехами постаменте у огромной, подавляющей статуи, изображающей Кериму Мехди, было почти полностью закутано в темную ткань. Видно было только лицо, которое обрамляла расшитая серебряной ниткой и отделанная камнями накидка, да кисти рук, с щедро нанизанными на пальцы перстнями. Почему-то я ждала, что смерть даст Найне облегчение, но на её мертвом, искустно загримированном лице застыло привычное выражение брезгливого недовольства. Я не смогла устоять, и воровато потрогала длинный серебристый ворс, причудливо играющий в неровном освещении Храма.

— Меха с брачного ложа, — перехватил и сжал в ладони мою руку Сай, — их убирают в сундуки после первой ночи, и достают потом несколько раз, по особым случаям.

— Но ведь мы… ведь у нас… — я неожиданно почувствовала, что заливаюсь краской. Оставалось надеяться, что в полумраке этого не было заметно, — мы же не убрали, так и спим.

— Птичка моя, — вздохнул Сай рядом, — ты должна была улететь, поэтому беречь меха было глупо. А еще — рядом с тобой каждый день был особенным.

Юстимия шикнула на нас, и принялась уверенно режиссировать будущий спектакль с помощью нескольких Младших Дочерей в темно-синем, и десятка "послушниц" в невзрачно-сером. "Безутешный" вдовец, одетый в черную кожу, которая тут, видимо, являлась официальной формой одежды, повинуясь легкому взмаху руки, занял место в изголовье. Для меня откуда-то принесли кресло, и почти насильно всучили в руки белый, обшитый кружевом платок, веля "держать лицо сообразно ситуации". Сай, которого я впервые увидела "при полном параде", занял место за моей спиной, опершись рукой на спинку моего кресла.

Храмовницы сновали по залу, как растревоженные муравьи — цветы, драпировки, даже скамейки появлялись словно бы из ниоткуда.

Юстимия, в очередной раз приблизившись к покойной, неожиданно резко склонилась над Найной, и тут же нетерпеливо защелкала пальцами, привлекая к себе внимание. Одна из совсем молоденьких послушниц подбежала к ней с небольшим чемоданчиком.

— Змея, как есть змея, — ворчала Юстимия негромко, ловко орудуя кисточками и спонжиками, — мало мне нервов при жизни попортила, так и в смерти никак не успокоится!

Я вцепилась зубами в выданный мне кружевной платок, отчаянно завидуя невозмутимости Эдварда.

Юстимия, склонив голову набок, критически оглядела покойницу, кивнула сама себе, и торопливо убрала все кисточки и баночки обратно в чемоданчик, который юная послушница тут же поторопилась унести.

Две младших дочери помогли Юстимии натянуть на простенький, без рисунка и украшений черный шальвар-камиз, в котором она ходила обычно, багряно-черное траурное облачение. Юстимия терпеливо ждала, пока помощницы превращали ее в подобие Новогодней елки, нанизывая перстни на пальцы, расправляя ожерелье и пояс, застегивая наручные браслеты, не уступающие размерами мужским брачным, и завязывая особым образом золотистый шарф. Наконец Юстимия устало тряхнула головой, и храмовницы отступили.

— Хватит, хватит! Еще немного — и я шагу не смогу ступить под тяжестью надетого на меня богатства, — устало призналась она, — Помогите мне дойти до кафедры. И запускайте уже.

И Старшая дочь, поддерживаемая под локти своими подчиненными, прошаркала до высокой, богато инкрустированной кафедры, расположенной справа от гигантских ступней Праматери.

А потом огромные двери распахнулись, впуская в храмовый зал скудный свет пасмурного дня, влажный воздух и людской гомон. Людской поток медленно и печально тек мимо постамента с телом: мужчины в парадной форме и женщины, выглядящие сегодня скорее витриной для драгоценностей, с непременной парой бордовых местных многолепестковых цветов в руках. Мимо Найны проходили почти не задерживаясь — женщины преклоняли колени, клали цветы на специально расстеленную ткань, мужчины ограничивались кивком. По большинству посетителей было видно, что они просто соблюдают формальности. А вот рядом с Эдом потихоньку собиралась толпа из желающих выразить соболезнования. Впрочем, надо отдать Храмовым Дочерям должное — с людским потоком они справялись отменно, так что никакой давки или заминок в движении не было. Да и толпу вокруг Эда они прореживали мастерски. Мы же с Саем были скорей предметами интерьера. Время от времени кто-либо из воинов подходил и к нему, правда, соболезнований не было — даже мне было ясно, что отношения моего мужа с мачехой можно было назвать разве что нейтральными. Скорее уж — вооруженным нейтралитетом. Большинство из тех, кто отдал последний долг покойнице, не задерживаясь, покидал Храм, но все же, некоторые из пришедших рассаживались на лавках в ожидании. Я подняла на Сая вопросительный взгляд и указала на одну из таких женщин.

— После прощания — общее поминовение, остаются те, кто пожелает, — тихо просветил меня Сай, — потом двери Храма закроют. Ночь принадлежит семье. С восходом солнца её предадут земле.

Единственным светлым пятном в монотонной процессии оказались мои подруги — невесты. Я улыбнулась, заметив Брендона, куртка которого была щедро расшита огненно-алыми бусинами. Он с самым серьезным видом сопровождал цветущую Мию и перепуганную Хло, постоянно теребившую в руках несчастные поминальные цветы. А потом я увидела пару, при виде которой мне срочно пришлось прикрыть лицо платком и изобразить кашель. Доктор Джеремайя, выглядящий весьма элегантно в парадной форме, поддерживал за локоток обожающе глядящую на него Малышку, и слушал её щебет с выражением вежливой скуки на лице. В церемонии учавствовали и другие невесты — двоих сопровождали воины с бусинами на куртках, а остальные девушки так и прибыли — жмущейся друг к другу стайкой. К сожалению, поговорить с Мией и Хло возможности не было, но даже от простой встречи на душе стало теплее. Утром, улетая, как мне казалось, с Керимы навсегда, я не могла думать ни о ком, кроме Сая, а вот сейчас, сидя в Храме на церемонии, больше напоминавшей фарс, я поняла, что на Кериме есть люди, которых мне будет не хватать.

Когда людской поток обмелел, Юстимия произнесла краткую речь в память покойной. Обтекаемые формулировки, ни одного обидного или оскорбительного слова — но мне все-время слышалась ирония в её голосе, когда она рассказывала о том, какой Найна была верной и преданной женой, и как заботилась о благополучии семьи и всего рода. Церемония была откровенно скучной, и поэтому я принялась рассматривать людей, оставшихся на поминовение, лениво перепрыгивая взглядом с одного лица на другое. Удивилась, заметив двух женщин возраста Найны, сидевших бок о бок, с выражением горя на лицах. Подруги? С другой стороны — с кем-то же ей надо было быть откровенной, делить горести и маленькие радости? Ну не могла же Найна прожить жизнь совсем без радости? Мысли, крутившиеся вокруг жизни Найны, как-то плавно сместились на наше с Саем будущее. Теперь я смотрела на все происходящее другими глазами — немного успокоившись после приснившегося мне кошмара я приперла мужа к стене (вернее — притиснула к простыням) и потребовала рассказать мне все! Сай пытался протестовать, но я заявила, что отказываюсь жить в мире, в котором, съездив в гости к маме, вполне можно вернуться к трупу собственного мужа в залитую кровью прихожую. И только потому, что я оказалась не в курсе какой-либо очередной "милой" керимской традиции. Хитрый кот сперва принялся ласкаться, потом, поняв, что я настроена решительно, принялся доказывать мне, что он все предусмотрел, поэтому и выбрал беседку с ее мраморным полом. Но я тоже умела играть нечестно, и после пары показательных всхлипов Сай капитулировал.