И мы их искали. Например, описанный выше съем корректировщика огня с полутора километров. «СВД» такого бы не позволила.

Разработали мы с ним и еще один хитрый прием, пригодный только с новой пушкой. Действовали втроем: мы с Вовчиком и один правильный парень из ВДВ. Две «эсвэдэшки» и одна «В-94». В зоне активности чеченских снайперов двое трудились, паля по вспышкам, а третий, с «В-94», терпеливо ждал. Когда вражеский снайпер, корректировщик или пулеметчик, загнанный «драгуновками», вынужден был прятаться в укрытие, вступал наш агрегат. Дело в том, что если дистанция была менее километра – а так чаще всего и бывает, – то укрытие, казавшееся противнику надежным, для «В-94» таковым вовсе не являлось.

На моих глазах Вовчик насквозь прошиб толстенную сосну, за которой перезаряжался «чех». Его потом привезли на броне десантники: уже мертвого, с полным животом щепок.

А на мою долю выпал тяжелый случай в самом Грозном. Нас регулярно обстреливали из одной и той же разрушенной девятиэтажки. По подземным ходам чечены и арабы – и те и те, как правило, имели отличную стрелковую подготовку – проникали ночью в здание и по заранее пристрелянным ориентирам давали несколько очередей. Потом уходили, оставив за собой пяток мин или гранат-растяжек. Урон нашим наносился небольшой, чаще солдатики подрывались на растяжках, чем страдали от обстрелов. Однако стрельба в центре города была событием уже не только военным, но и политическим.

Нас попросил помочь лично комендант Грозного. Мужик он был авторитетный, и мы с Вовчиком не отказались. Немного покумекали с ним и нашим третьим – вэдэвэшным летехой. В итоге образовался план, подозрительно похожий на тот, что предложил позавчера Ефим.

Мы пронумеровали все панели чертовой девятиэтажки: «1–1» – самая левая на первом этаже, «2–7» – седьмая слева на втором и так далее. Летеха пошел дальше и добавил в код третью цифру, от единицы до четверки, обозначавшую конкретную четверть конкретной панели.

Затем установили «В-94» на станок и тщательно замаскировали агрегат. Под прикрытием танковых выстрелов – попросили побабахать – пристреляли ружье. Вооружившись мощными биноклями и приборами ночного видения, сели ждать гостей.

Первую ночь дежурил Вовчик, но, к его разочарованию, она прошла без стрельбы. Мы отоспались днем, и во вторую ночь ребята сели за наблюдение, а я – к прицелу.

«Чехи» пришли под утро, открыв огонь сразу из трех окон. Парни мигом откинули мне вводные, и я стал методично, как гвозди, засаживать тяжеленные пули в бетонные стены панельки. «Эсвэдэшка» была бы здесь бесполезна, но «В-94» протыкала их, как сапожник шилом протыкает кожу. Я израсходовал на указанные квадраты сорок патронов. И еще столько же – на возможные пути отхода бандитов.

Огня в эту ночь они больше не открывали.

Утром поисковая группа пошла к дому. Мотострелки блокировали район, саперы осмотрели подходы, но привычных растяжек не нашли. Мы вошли внутрь и обнаружили то, на что даже не рассчитывали. Скорее всего, группа состояла из трех – пяти человек. В комнатах, из которых велась стрельба, все было забрызгано кровью, хотя ни одного тела мы не нашли. Это было обычной картиной: «чехи», как правило, трупы своих не бросали, выносили теми же подземными ходами.

Мы пошли вниз. Кровь была и на лестницах. Иногда капли превращались в сплошные полосы – тело (или тела) тащили волоком. Уже у самого лаза нашли единственную растяжку, тут же обезвреженную саперами. И два трупа.

Один оказался арабом, чья бородатая рожа уже не раз мелькала по телику: вокруг него судорожно засуетились особисты. Рядом с ним лежал старый «АК-47». Бандиты ценят его больше, чем новые, калибра 5.45 миллиметра. Да и наши, те, кто часто работает в «зеленке», стараются вернуться к старому «калашу». Дело в том, что маленькие, облегченные и неустойчивые пули «АКС», весьма эффективные в городском бою, почти бесполезны в лесу. Они меняют направление полета при малейшем столкновении. Это обеспечивает тяжелые ранения, когда такая пуля попадает в человека: входит в руку, а выходит, скажем, в бедре. Но в лесу, где, как известно, много веток, такие пули летают куда им хочется. В отличие от старого «калаша» калибра 7.62: его пуля летит по прямой, пока не потеряет своей энергии.

Я еще раз оглядел поле боя. Два трупа, несколько раненых. Это чистая – и нечастая! – победа. Завтра в «Вестях» скажут: «В результате спецоперации…» А что, собственно, я иронизирую: это и была хорошо подготовленная и технически обеспеченная спецоперация. Вид убитого меня никак не тронул: араба мне не было жалко. Оставался бы в своей Иордании или Аравии, и ничего бы ему не было.

Второй был совсем молодой пацан, лет восемнадцати, чеченец. Глядя на него, такого юного, поморщился. Но что тут можно поделать: ведь меня бы он шлепнул, как взрослый, попадись я ему в прицел. Кстати, рядом с убитым пацаном лежал симоновский карабин «СКС» с оптическим прицелом. Так что – коллега.

Все ясно, подранили мы почти всех, раз они даже товарищей бросили. И оружие.

А саперы уже полезли с фонариками в лаз, куда вели следы крови.

– Тут еще один! – закричал сержант-разведчик. Это был уже серьезный успех, достойный попадания в большие сводки. Наверное, и награды будут.

Парни еще минуты две поковырялись в темноте, после чего в проеме появился крупный зад сапера. Он с натугой тащил за ноги труп.

Армейские ботинки, брюки хаки в маскировочных пятнах. Кого еще угостила свинцом, точнее, металлокерамикой моя «В-94»?

Лучше бы я ушел раньше. Потому что, когда третьего «чеха» втащили в коридор, я узнал Ингу. Не по лицу: лица у нее не было. Фактически она была обезглавлена, остались только части черепной оболочки. Зато роскошные волосы – пусть спутанные и окровавленные – сохранились хорошо.

Я перестал дышать. Вот это ставшее кровавым месивом лицо совсем недавно притягивало меня более всего на свете. Я закрыл глаза.

– Вы что, узнали ее? – спросил приветливый особист.

– В первый раз видим, – истово, как на духу, ответил подскочивший Вовчик.

– Точно не встречались? – недоверчиво переспросил майор. – Мы получали информацию о новых бабах-снайперах.

– Не встречались, – выдохнул я. Я действительно не встречался с женщиной-снайпером, работавшей на чеченцев. Я встречался с Ингой, которая могла стать моей любимой женщиной, а про нее меня никто не спрашивал.

Вечером Вовчик упоил меня в дупель. Перед глазами плавали Инга, мальчишка-чеченец и почему-то – ласковый особист. Я не осуждал Ингу. Ей надо было спасать брата, он мог быть и заложником. Я не знаю, скольких наших она убила. Может быть – ни одного. По крайней мере хочу на это надеяться.

Вовка положил свою могучую длань мне на загривок:

– Расслабься, брат. Это война.

Я заплакал. Он молчал.

По приезде из той командировки я впервые подошел к Марку Лазаревичу Ходецкому и попросил со мной поработать. Вот и вся история, которую невольно напомнил мне Ефим Аркадьич. Своей безумной идеей, которая сегодня – наш единственный шанс. Я слишком многих терял и собирался за Алю воевать насмерть.