– Время от времени, – ответила она. – И наслушаться довелось всякого. Девушке полагается знать такие вещи – считается, что им это пригодится. Все это кажется на удивление сложным делом – постыдным, невыносимым, а подчас и жестоким. И я бы не стала поднимать эту тему, если бы она так явно не подчеркивалась в письме. Разве это нормально?

– Возможно… – сказал Ласло, задрав подбородок. – Но… боюсь, пока я не мо|-у счесть подобные наблюдения убедительными.

– И вы не готовы, по крайней мере, допустить вероятность того, что женщина – предположим, мать, хотя не обязательно – могла сыграть в его жизни более мрачную роль, чем вы считали изначально?

– Мне бы хотелось верить, что я не упускаю ни одну из возможностей, – ответил Крайцлер, поворачиваясь к доске, однако не торопясь что-либо записывать. – Но я всерьез опасаюсь, что наши предположения заводят нас чересчур далеко в мало-правдоподобную область.

Сара откинулась на спинку стула, снова недовольная тем, что ей не удалось заставить Крайцлера присмотреться к иной грани воображаемой истории нашего убийцы. И, должен признаться, я. также несколько растерялся: в конце концов, именно Крайцлер: настоял, чтобы Сара отрабатывала подобные теории – ибо ей; было известно то, чего не мог знать ни один из нас. А теперь он столь капризно, говоря мягко, отмахнулся от ее мнения, хотя выглядело оно (по крайней мере, для наблюдателя-недоучки) не менее убедительным, чем его собственные гипотезы.

– Негодование к иммигрантам повторяется в третьем абзаце, – продолжал между тем Крайцлер. – И здесь же мы видим ссылку на «красномазых». Казалось бы, еще одна попытка заставить нас счесть его невежественным простолюдином. Но что еще?

– Эта фраза, похоже, значит немало, – ответил Люциус. – «Грязнее, чем красномазые». Он здесь стремился к превосходной степени, и остановился именно на таком сравнении.

– Если мы предположим, что ненависть к иммигрантам у него семейная, – задумчиво произнес Маркус, – в таком случае, сам он не из индейцев. Но при этом он должен был с ними встречаться.

– Почему? – спросил Крайцлер. – Расовая ненависть не нуждается в знакомстве.

– Это правда, но они обычно идут бок о бок, – стоял на своем Маркус. – И взгляните на предложение целиком – оно не выглядит нарочитым, как будто убийца естественно ассоциирует нечистоты с индейцами и полагает, что все остальные думают так же.

Я кивнул, чувствуя, что Маркус прав.

– Так повелось на Западе. Вы вряд ли услышите что-либо подобное на Востоке – не то чтобы мы здесь были просвещеннее, просто немногим это сравнение близко. То есть, если бы он, скажем, написал «грязнее, чем ниггеры», вы бы сразу заподозрили, что он с Юга, не так ли?

– Или с Малберри-стрит, – буркнул Люциус.

– Верно, – согласился я. – Но при этом, заметьте, я не утверждаю, что это аксиома. С тем же успехом он мог начитаться историй про Дикий Запад…

– … Или обладать чрезмерным воображением, – закончила Сара.

– Но, – продолжил я, – это может служить общим указанием.

– Что ж, намек очевиден, – вздохнул Крайцлер, тем самым слегка уколов мое самолюбие. – Но кто-то где-то сказал: никогда не отмахивайтесь от очевидного. Ну-с, Маркус, – вас привлекает версия воспитания на фронтире?

Маркус задумался.

– В ней есть своя прелесть. Прежде всего, это объясняет выбор ножа: наша модель – типичное оружие первопоселенцев. Далее, это объясняет и подтверждает навыки в охоте, спортивный азарт и тому подобное, не ограничивая происхождение богатой семьей. И, наконец, несмотря на то, что на Западе немало прекрасных мест для скалолазания, все они сосредоточены в конкретных местах, и это может нам здорово помочь. К тому же там имеются целые общины немецких и швейцарских иммигрантов.

– Стало быть, отметим эту версию как предпочтительную, – подытожил Крайцлер и немедленно воплотил свои слова на доске. – Хотя дальше мы пока продвинуться не сможем. Это подводит нас к следующему абзацу, где наш автор наконец снисходит до конкретики. – Крайцлер одной рукой снова взял письмо, а другой начал медленно массировать себе затылок. – 18 февраля он замечает Санторелли. Стыдно признаться, но я потратил массу времени на чтение календарей и альманахов, зато сразу могу сообщить вам, что 18 февраля – Пепельная Среда, День Покаяния.

– Он упоминал о пепле на лице, – добавил Люциус. – Это может означать, что мальчик был в церкви.

– Санторелли – католики, – дополнил его брат. – Рядом с «Парез-Холлом» не так уж много церквей, что католических, что прочих, но можно проверить более обширную территорию. Возможно, мальчика кто-нибудь запомнил. Он должен был здорово выделяться из толпы, особенно в церкви.

– К тому же всегда остается вероятность, что именно возле церкви его впервые и заметил убийца, – сказал я. – Или даже внутри. Если нам повезет, мы сможем даже найти очевидца.

– Я смотрю вы, джентльмены, уже успели полностью распланировать себе выходные, – заметил Крайцлер, и до нас с Маркусом дошло, что мы только что вызвались неопределенное время бегать по городу. Мы оба нахмурились, а Ласло продолжил:

– Хотя использование слова «выделывался» заставляет меня усомниться в том, что они встретились неподалеку от храма – разве что возле того самого, в котором служил сам Джорджио.

– Но это может означать, что мальчик предлагал себя прохожим, – сказал я.

– Это может означать все что угодно. – Ласло задумался и покатал злополучное слово на языке: – Вы-де-лы-вал-ся… Это, кстати, может подтверждать вашу гипотезу о какой-то немощи или уродстве убийцы, Мур. В слове чувствуются нотки зависти, как будто он лишен возможности вести себя так же…

– Я не чувствую в нем никаких особенных ноток, – вмешалась Сара. – На мой взгляд, звучит скорее… презрительно. Возможно, дело просто в ремесле Джорджио, но мне так не кажется. Ведь в тоне убийцы нет ни жалости, ни сострадания – одна лишь грубость. И еще некая осведомленность, как в случае с ложью.

– Правильно, – сказал я. – Похоже на нравоучения классного наставника, который видит тебя насквозь лишь потому, что сам когда-то был мальчишкой.

– То есть вы хотите сказать, что он осуждает и презирает публичную демонстрацию сексуального поведения не потому, что ему некогда отказали в нем самому, а решительно наоборот – потому что он сам когда-то вел себя точно так же? – Ласло вздернул подбородок и задумался. – Допустим. Но неужели взрослые не пресекли подобные выходки на корню? И не подводит ли это нас опять к зависти, даже если физического уродства не наблюдается?

– Но тогда это должно было привести к скандалу, хотя бы однажды, – парировала Сара. – Чтобы, по крайней мере, установить границы дозволенного.

Ласло замолк, потом кивнул:

– Да. Да, в ваших словах есть логика. – Такой ответ вызвал на лице Сары легкую, но все же довольную улыбку. – И тогда, – продолжил Крайцлер, – вне зависимости оттого, воспротивился он запрету или смирился с ним, зерно будущей проблемы упало в благодатную почву. Замечательно. – Ласло сделал несколько быстрых пометок на левой стороне доски. – Дальше, к пеплу и краске.