Свидетельница закрыла лицо руками.

— Миссис Уотсон, — встревожился судья. — Вам нужно немного отдохнуть?

Та покачала головой.

— Может быть… стакан воды?

— Да, если можно!

«Это уже слишком похоже на спектакль! — со злостью подумала Хелен. — Неужели они с Боувилом заранее все придумали для большего эффекта?»

Эмили Уотсон подождала, пока клерк принесет ей воды, и, взяв стакан в дрожащую руку, сделала глоток.

— Я виню себя! — неожиданно горько воскликнула она. — Да! Моя простодушная доверчивость помешала мне вовремя прийти на помощь моей подруге.

— Мне повторить вопрос? — спросил Боувил.

Слабый кивок.

— Когда вы начали думать, что ваша подруга действительно повинна в непристойных отношениях с лейтенантом Милдмеем?

— Я не догадывалась о том, что на нее легла печать позора… вплоть до того вечера, когда она сама призналась мне в этом.

Это произвело впечатление грома среди ясного неба.

«В чем призналась?!» Несмотря на свое полное смятение и панику, Хелен машинально отметила пораженный взгляд Боувила, который он остановил на свидетельнице. «Этого он не ожидал!»

Но барристер быстро пришел в себя:

— Когда это произошло?

— Тринадцатого декабря 1861 года, — без запинки сообщила миссис Уотсон. — Хелен Кодрингтон сообщила мне то, о чем я никогда не говорила, так как прежде чем сделать свое признание, она взяла с меня обещание хранить все в тайне. Но сейчас, когда я принесла присягу говорить правду и только правду, я чувствую себя вправе и даже считаю своим долгом сказать все, что мне известно.

«Боже, о чем она?!»

С трагическим видом миссис Уотсон прижала пальцы к вискам.

— В тот день я пригласила Хелен на чай к семи часам, но она пришла только в половине девятого… Дверь ей открыл мой муж. Вместо того чтобы сразу появиться в гостиной, она прошла в мою спальню и прислала с горничной записку, умоляя меня поговорить с ней наедине. И еще попросила горничную принести ей миску горячей воды. Когда я поднялась к себе, я застала ее за тем, что она пыталась… — Долгая пауза и крошечный глоток воды из стакана. — Она пыталась оттереть какое-то пятно со своей юбки.

Парень, который сидел в нескольких футах от Хелен и все время жадно грыз ногти, презрительно загоготал. Раздавленная новой ложью, она зажмурилась. Однажды она действительно чистила юбку у Уотсонов, но это было после поездки в двуколке во время дождя: юбка оказалась забрызганной уличной грязью.

— Какое платье на ней было?

— Насколько я помню, из желтого нанкина.

— Вы можете описать это пятно?

— Что касается его цвета и консистенции, нет, поскольку она уже смочила пятно водой, — с сожалением признала миссис Уотсон. — Но оно было спереди на юбке, размером примерно с верхнюю часть пальца.

— Вы имеете в виду кончик пальца?

— Нет, всю верхнюю фалангу пальца, — сказала свидетельница и подняла палец.

Боувил наклонился и обменялся со своим клиентом — Гарри невозмутимо сидел рядом — несколькими словами, затем что-то записал в своем блокноте.

«Они впервые слышат эту историю, — догадалась Хелен. — Эта ведьма специально приберегла ее для суда!»

Барристер Гарри прокашлялся.

— Что именно сказала вам миссис Кодрингтон?

— Она была невероятно взволнованна, — миссис Уотсон прижала руки к груди, — и сказала, что перешла последнюю грань дозволенного.

В зале начался шум, шорох и громкие веселые выкрики.

Судья Уайлд устремил на публику суровый взгляд:

— Видимо, мне придется очистить зал?

Все утихли, как пристыженные школьники.

«Последнюю грань дозволенного!» Хелен знала за собой манеру при случае щегольнуть пышным выражением, но никогда бы не позволила себе такой дешевой высокопарной фразы.

— Это были ее собственные слова? — будто сомневаясь, спросил Боувил.

— Я не помню слово в слово, как она выразилась, — призналась миссис Уотсон, — поскольку была слишком потрясена ее шокирующим признанием.

— Это естественно. Она поделилась с вами… подробностями?

— О да! Она сказала, что полчаса назад Милдмей проводил ее до моего дома, но вместо того чтобы здесь расстаться с ней, уговорил ее пройти в переулок за домом, где и совершилось это ужасное деяние.

Боувил открыл рот, собираясь что-то сказать, но не находил слов.

— Ужас парализовал меня! — продолжала миссис Уотсон. — Хелен обхватила голову руками и воскликнула: «Вы презираете меня, Эмили? Вы отшатываетесь от меня? Я погибла».

— И вы действительно отшатнулись от нее?

Миссис Уотсон колебалась. «Подыскивает дипломатичный ответ», — догадалась Хелен.

— Сначала да, но потом я подумала: кто я такая, чтобы столкнуть ее в пропасть? Она рыдала у моих ног, в волнении теребила свое платье. Поэтому я сказала: «Хелен, если вы действительно раскаиваетесь — как сказал Господь наш Магдалине, — идите и больше не грешите». — В глазах ее блестели слезы.

«Неужели она сама верит этому вздору?» Память часто подводит людей, особенно в пожилом возрасте. Возможно ли, чтобы Эмили Уотсон в своем заблуждении принимала эту драматическую историю за то, что было на самом деле? Нет, объяснение намного проще: зал заседаний превращает ничтожество в тирана на час, предоставляя ему сцену, где он может произнести самую изощренную ложь и клевету!

Миссис Уотсон продолжала:

— Я взяла с нее обещание немедленно порвать эту грешную связь с Милдмеем и отослать ему подаренные им безделушки и медальоны. Затем нас позвали пить чай, и мы спустились в гостиную, — прозаически закончила она.

Несколько секунд Боувил, очевидно, не знал, какой вопрос задать свидетельнице.

— Вы рассказали преподобному Уотсону о ее признании?

— В тот раз я этого не сделала, поскольку доктор советовал мне оберегать его от волнений. Конечно, из-за этого мне было еще труднее переносить выпавшее на мою долю испытание. — Она поднесла к глазам платок.

— Известно ли вам, возвратила ли она подарки Милдмею?

— Я так думала, — грустно ответила миссис Уотсон, — но она просто спрятала их под замок в ящике своего бюро. В последующие месяцы по отдельным намекам и обмолвкам я с ужасом поняла, что она и не думала прервать их отношения!

— И вы поссорились?

И опять миссис Уотсон болезненно поморщилась от этих слов.

— Не открыто. Исключительная преданность — мое слабое место.

Хелен хотелось схватить ужасную лгунью за плечи и трясти, пока у нее позвоночник не треснет.