– Вы никогда не сдавали кровь на сахар? По многим признакам диабет у вас имеется. Обязательно сдайте! Просто настаивайте!

Мур-мур, мур-мур – о чем-то с бабкой тихо переговаривается.

– Позвольте, я осмотрю ваши ноги? – спрашивает Таня и приседает на пол.

– Не поморгуешь ли? – плавится от удовольствия бабка Акулина.

– В каком смысле? – поднимает голову Таня.

– «Морговать» – это по-сибирски «брезговать», – невольно поясняет Иван.

Ему и противно, и приятно, что Таня с бабкой возится. От бабки воняет – старческим гнилым тленом. Не случайно дед Максим, который с бабкой спит, от запаха инопланетных девушек захмелел.

Мур-мур, мур-мур. У вас определенно повышенное давление. Какие лекарства вам прописывали? Нет лекарств? Травки? Увы, я ничего не понимаю в фитотерапии. Судя по пульсу, сердце функционирует великолепно. Это самое главное, согласны? Но вы не должны свой подарок природы – хорошее сердце, истинно сибирское, наверное, – вынуждать на пределе работать. Это как… как…

– Загнать коня-кормильца, – опять невольно подсказал Иван, крутившийся рядом.

– Спасибо, верно! – похвалила и поблагодарила Таня. – Я вам напишу на листочке, чего у врачей потребовать, какие анализы и исследования сделать. Только не в местных фельдшерских пунктах. Надо ехать в Омск. Иван вас отвезет. Отвезешь? – посмотрела требовательно и строго Ивану прямо в глаза.

– Унучек, любимый, – взмолилась бабка Акулина. – Отвезь! А я тебе на порты спекулянтские из своих накоплений смертных отстегну.

– Что за торг?

Таня смотрела на него с тем же недоумением, возмущением и подозрением в дебильности, с которым Ольга Петровна взирала на ошибки в диктанте. Разве сложно запомнить, что «раненый» без пояснительных слов пишется с одним «н», а «раненный в ногу» – с двумя?

Иван был готов отвезти бабку хоть на Северный полюс. Главное, что бабка Акулина не собирается брызгать гнойной желчью. На Таню смотрит как на чудо небесное. А кто на Таню иначе смотрит?

Ленинградские гостьи деликатно не заводили разговор о цели своего приезда. Просто уселись за столом в ряд, сложили руки, точно школьницы за партами.

Дед Максим говорил. Не хвастался, а почему-то оправдывался. Нашел клад и извинялся. Он не привык говорить, во рту сухо, а воды не попросить. Он ведь не приезжий лектор, за трибуной в клубе выступающий, который из графина в стакан наливает, пьет, а все за дерганьем его кадыка наблюдают.

На месте дома Медведевых-Турок никто не строился. Место было не проклятым, но и не святым. Отдаленным и для колхозных нужд невостребованным. Многие, кто видел чудо-дом, еще живы. Также присутствовавшие при раскулачивании Медведевых. При пожаре, Анфисой, вашей прабабкой, учиненном. Ейном выходе на крыльцо в нарядах, говорят, царских. Тут и приврут, откуда у нас в двадцать девятом году царская одёжа? Но слова Анфисины прощальные передавали из уст в уста: «Люди, помните! Где наглость и похабство, там подлость и рабство!»

Далее современное время. Прошлая осень была мокрой. Дожди лили, лили. А морозы пришли детские. Вы не поймете. Земля по весне выпирала. Там, под землей, была большая сила, она рвалась наружу. Во дворах деревянные пешеходные настилы выздыбило – доски в небо смотрели, что твои противотанковые ежи.

Его, деда Максима, торкнуло. Ну не объяснить, ну взбрендилось, ну дурь нашла, ну с какой-то блажи пошел копать на бывшем туркинском подворье. Как бы хорошей земли для яблоньки. Он с лета берег саженец местной селекции.

На приезжих слушательниц мичуринские забавы деда Максима впечатления не произвели. И на Марсе будут яблони цвести. Почему бы им не цвести в Погорелове? Девушки понятия не имели, что здесь не растут яблони, груши и прочая смородина. Их лица стали постно-вежливыми.

– Как вы поняли, где именно копать? – пришла на помощь Таня. – Ведь там, очевидно, немалая площадь.

– Не знаю-ю! – с благодарностью простонал дед Максим. – Бес попутал или ангел направил. Голос Нюрани услышал? Она ж мне про клад рассказывала, хохотала, как вы, девоньки, хохочите. А как лопата в твердь уткнулась, так мне захотелось на колени грохнуться, пальцами разгребать. Заболтался я. Иван, унучек, неси сундук, хватит языком чесать. Кроме Майданцевых, в смысле моей семьи, – заверил он девушек, – никто про обнаруженный клад не ведает.

Это был металлический ящик, крышка которого закрывалась на восьми защипках, проржавевших, но державших крышку мертво. Майданцевы и не подумали открыть ящик без законных наследников. Процесс вскрытия клада: ящик на столе, Иван маленьким топориком сбивает защелки, поддевает крышку. Очень волнительно, азартно, необычно.

Соня, не выдержав напряжения, вдруг завопила:

– Там кости мертвеца!

Девушки заверещали, Иван, чертыхнувшись, выронил топорик, дед Максим, дернувшись, сплюнул:

– Тьфу, напугала!

Костей не было. Сверху лежал скатанный в трубку живописный холст. Развернулся с потрескиванием, по холсту паутина трещин, но изображенную на портрете женщину дед Максим узнал – ваша прабабушка Анфиса Ивановна. Далее – фото в рамке с треснувшим стеклом. Осколки убрали, дед Максим показывал пальцем: сама Анфиса Ивановна, муж ее Еремей Николаевич, Нюраня, Степан и Петр. Далее лежала шкатулка с ювелирными изделиями. В кино, когда распахивают сундук с драгоценностями, восхитительно – блеск камней, перелив золотых цепочек и оправ. В жизни – ничего подобного. Большой темный клубок из подвесок, серег, браслетов. Трогать противно, словно это все из фашистского концлагеря доставили. Икона в серебряном окладе и еще несколько предметов из того же металла – поднос, столовые приборы, сахарница, соусник, подстаканники. На дне четыре небольших булыжника и два мешочка с грязным песком. Дед Максим сказал: это золото! Исполнилась воля Анфисы Ивановны – забирайте наследство, пользуйтесь.

Девушки посмотрели на него с недоумением: как это «пользуйтесь»? Все клады, пояснила Маня – она специально перед отъездом в библиотеку ходила и законы прочитала, – то есть все зарытое в земле принадлежит государству, нашедший, то есть дед Максим, получит премию в размере четверти стоимости найденного. Однако, если он не возражает, они хотели бы взять портрет и фото, государство, наверное, не обидится. Дед Максим возражал, бурно возмущался: бабка для потомков зарыла, он точно знает: Нюраня рассказывала, что мать много добра продала и клад закопала. Государство тете Анфисе не помогало, а только вредило. И неужто он станет законных наследников частную собственность присваивать?

– В Советском Союзе частной собственности нет, – сказала Маня, – а только личная.

– Какая между ними разница? – спросил Иван.

– Частная собственность – это, например, средства производства, позволяющие одному человеку эксплуатировать другого, наживаться на его труде. В СССР такого быть не может. Личная собственность: вещи, предметы, дом и прочие необходимые для жизни объекты.