Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— То же самое я слышал от тебя про летийцев. Недоверчивая ты личность, да, кадет?
— А вы?
Да, Изабель Рив, и я. Но в последнее время давал слабину.
Прежде чем Хольт успел ответить, послышались громкие лязгающие шаги по ступеням, и последний выживший корсар присоединился к комиссарам. После боя он избавился от мятого шлема, под которым оказалась покрытая татуировками голова, похожая на щербатую луну. У покаянника было грубое лицо, но пронзительные зеленые глаза светились сообразительностью и коварством. Айверсон не знал, станет ли это проблемой в будущем, но пока что боец подчинялся ему, и мореходы следовали примеру господина.
— Милош скончался от ран сегодня утром, — сообщил корсар, удивительно бегло говоривший на готике. — Бенсе умрет до заката. Остались шестеро морских волков, и они будут служить.
— Это большой корабль, выжившие точно справятся? — уточнил Хольт.
— Они рождены ходить по морям, — ответил летиец. — Шестерых будет достаточно.
«Покаяние и боль» прошло изгиб реки, и Бирс снова уплыл вдаль. Проследив за ним взглядом, Айверсон обернулся к покаяннику.
— Ты понимаешь, что теперь это твои люди, корсар?
Летиец пожал плечами, как будто не испытывая ни гордости, ни беспокойства.
— А ты — мой человек, — уже утвердительно произнес Хольт.
— Как прикажете, комиссар, — ровным голосом ответил покаянник.
— Мне неизвестно твое имя, солдат.
— Меня зовут Таш Жомбор, из солёнокровных крепостных Подкамер номер пять.
— Ты гордишься своим происхождением?
— Я стыжусь его. Подкамеры — это полузатопленные тюрьмы, куда бросают подонков Леты, чтобы они дрались там, тонули и умирали. — Жомбор оскалился по-акульи, показав усыпанные драгоценными камнями зубы. — Но, как и все корсары, я пробился наверх, к земле и свету.
— К искуплению?
— К покаянию и боли! — прорычал Таш. — Искупления нет, комиссар, есть лишь святые муки. Разве вы не слышали об Откровении Летийском? «Император обвиняет»!
Айверсон не ответил: Бирс ждал его у следующего поворота реки.
День 70-й. Клубок
Искупление и проклятие
Вендрэйк утверждает, что мы доберемся до лагеря конфедератов сегодня вечером. Признаюсь, мне не терпится наконец-то увидеть Энсора Катлера: в кого бы ни превратился полковник, уверен, что с его помощью я смогу на шаг приблизиться к Приходу Зимы и собственному спасению. Мне в отличие от летийцев, искупление не кажется невозможным. Я готов пострадать и умереть за Бога-Императора, но не хочу верить, что все это зря. Должна же быть какая-то высшая цель в муках, которые мы претерпеваем во имя Его?
Но прежде чем я искуплю грехи, мне нужно пасть еще чуть ниже. Перед тем как встретиться с Катлером, необходимо решить последнюю проблему. Я все время откладывал это на потом, поскольку не был уверен в своих подозрениях. Провидение свидетель, я до сих пор не уверен, но полковник совсем рядом, и медлить больше нельзя. Слишком многое поставлено на карту, и сомнения недопустимы. Рив была права: я должен действовать.
И да простит меня Бог-Император, если я ошибаюсь…
Разрубив очередную завесу лиан ударом мачете, Изабель выбралась на узкую полянку. Прогалину со всех сторон окружали гигантские грибы, шляпки которых высоко наверху срастались в узловатый слизистый полог. Со спороносных пластинок струился рассеянный фиолетовый свет, и на этом участке джунглей царила маленькая ночь.
— Теперь мы уж точно достаточно далеко, — произнесла Рив, хмуро глядя на бледных существ, которые шмыгали по пластинкам мясистого «потолка». — Мы шли почти целый час, сэр.
— Ты права, — отозвался Айверсон у нее за спиной. — Это место не хуже любого иного.
Что-то в тоне комиссара заставило девушку обернуться. Оказалось, что Хольт держит в руке пистолет, направленный ей в голову, и на лице девушки промелькнуло несколько выражений. В конце концов осталось явное раздражение.
— Вы обещали мне правду, — тихо произнесла она.
Да, так и было, Рив…
Около полудня Айверсон приказал отряду остановиться. Не объяснив Вендрэйку причину задержки, комиссар попросил девушку последовать за ним в джунгли. Немного погодя Хольт сказал Изабель, что она заслужила узнать правду, но правда слишком опасна, чтобы открывать ее в присутствии остальных. Через некоторое время арканец подотстал и позволил кадету самой выбирать путь. Так они и оказались на этой сумеречной прогалине.
Вполне подходящее местечко, чтобы покончить с нашей игрой теней, Изабель Рив.
— Значит, вы решили не доверять мне, — с вызовом произнесла девушка.
— Думаю, ты работаешь на Небесного Маршала, — ответил Хольт.
— Нет. — В ее голосе не было и намека на страх, но Айверсон меньшего и не ждал.
— Ты появилась из ниоткуда и заявила, что тебя направила Ломакс, а я знаю, что это не так. Ты изображала зеленого новичка, но явно обладаешь большим опытом. Ты постоянно вынюхивала мои секреты, прицепившись ко мне как тень. — Комиссар покачал головой. — Ты шпионка и наемная убийца, Изабель Рив.
— Тогда почему я пришла к вам на помощь в порченой деревне?
— Потому что без меня ты не добралась бы до Катлера.
— Вы ошибаетесь.
— Возможно, — с прискорбием признал Хольт, — но ты была права: ошибка суть меньший грех, чем сомнение. Я не могу дать тебе шанс убить Катлера. — Помолчав, он добавил уже более ровным голосом: — Назови причину не стрелять в тебя.
Вздохнув, Изабель подняла руки раскрытыми ладонями вверх.
— Верховный комиссар Ломакс была моей матерью.
— Слишком театрально. Придумай что-нибудь получше, Рив.
— Ломакс держала мое существование в тайне и лично обучала меня. Она воспитала меня, превратила в оружие против Небесного Маршала. Я ненавижу Зебастейна Кирхера даже сильнее, чем ты, ведь этот выродок убил мою мать.
— Хорошая история.
— Честная история.
— Я не верю в это, — покачал головой Айверсон. — Думаю, это ты убила Ломакс. Верховный комиссар разгадала игру Небесного Маршала, и тебя послали заткнуть ей рот так же, как до этого ты затыкала рот всем, кто угрожал Кирхеру.
Рив вздохнула.
— Твой наставник был прав. Ты дурак, Хольт Айверсон.
— О чем это ты?
— О комиссаре Натаниэле Бирсе, герое, которого ты предал в молодости. Он ведь был тебе вместо отца, не так ли? — Изабель кивнула, заметив удивление на лице арканца. — Да, я читала твое личное дело, но суть не в этом.