— Я попросила Кирилла расторгнуть помолвку. Мы не можем быть с ним вместе.

— Причина! О причине можно узнать?! — рявкнул отец и тут же полоснул по сыну гневным взглядом, означающим только одно: «Опять ты, мерзавец, что-то устроил».

Кирилл обиженно надул губы и отрицательно замотал головой.

— Причина? — Нюся вдруг схватила кувшин с морсом и накатила себе в высокий бокал доверху. Тут же ополовинила его и проговорила ровно и без запинок:

— Я не могу иметь детей, потому что в возрасте пятнадцати лет сделала аборт. Я убила эмбрион на шестом месяце беременности. Вот так…

Если бы она сейчас призналась публично, что отдалась однажды экипажу рыболовецкого судна, ужас на лице матери Кирилла был бы куда меньшим, чем сейчас.

Отец лишь потрясенно повторил:

— Кого, кого ты убила?! Эмбри… Эмбриона?! Твою же мать!!!

И он посмотрел на свою нареченную невестку дико и со страхом. Мать же, казалось, даже дышать перестала. Одной рукой она по-прежнему держалась за сердце, а второй зажимала себе рот. Чтобы не закричать, надо было полагать. Или не выругаться по примеру отца.

— Это первая и последняя причина, по которой… — начала было Нюся, но тут от дверей в большую комнату раздался насмешливый голос Степана.

— Одна ли, Нюсенька?

Нюся вздрогнула и резко повернулась на стуле в сторону двери, она сидела к ней спиной.

— Степа?! Здравствуйте!

— И вам того же. — Степан прошел в комнату, на ходу здороваясь с мужчинами и целуя мать Кирилла в щеку. — Игорь, входи, чего ты!

Из темноты длинного коридора материализовалась высокая фигура Воротникова.

— Всем добрый вечер, — коротко поздоровался он, быстро обежав присутствующих взглядом и особо задерживаясь на Нюсе. — И вам, барышня, тоже… Хотя, думаю, он для вас таковым не является.

Нюся булькнула морсом, уткнувшись в стакан, снова смертельно бледнея.

— Кто это? — Кирилл вытаращился на Воротникова с изумлением. — Это тот самый — в черных одеждах?!

— Он, он, — опередил Степана с ответом Воротников. — В черных одеждах. Не забудь напомнить о белых носках. Ну, фишка у меня такая, что поделаешь! Ну что, Степа, начнем?

Степа уже успел пристроиться на свободный стул рядом с Кириллом и таскал теперь с общей тарелки кусочки печеночного паштета.

— А чего начинать? — пробурчал он с набитым ртом, недовольный тем, что его отвлекают от такого приятного занятия. — Кирюха, первый вопрос к тебе: узнал что-нибудь от соседей?

— Ни черта не узнал! — воскликнул тот и принялся жаловаться.

Охватил буквально все, ничего не упустив. И про то рассказал, как пришлось разгружать бордюрный камень соседям, тем, что построились в прошлом году слева от него. И как устал, и как палец зашиб, и джинсы испортил, выпачкав их каменной пылью. Потом про Марию Ивановну и про свое ей обещание поведал. А уж на беседе с участковым его едва слеза не пробила.

— И никто ничего не видел! — закончил он несчастным голосом. — Все впустую!

Степана это ничуть не смутило, и, продолжая наслаждаться паштетом, он снова спросил:

— Дядь Валь, а теперь вы скажите нам, пожалуйста, откуда вам стало известно про то, что на даче у Кирилла разгуливают посторонние женщины? Что там с ней приключилась беда, а? Кто сообщил вам об этом?

— Так это… — Отец ошарашенно моргал, переводя взгляд со Степана на Кирилла и обратно. — Так Нюся и сказала. Позвонила, плакала, жаловалась…

— Как Нюся?! — зашипел Кирилл, взвившись из-за стола скрученной пружиной. — Как Нюся?! Откуда она могла знать, если никто из соседей не видел?! Как же она тогда?.. А?! А-аа… Женщина! Та самая женщина! Это ты?! Ты ударила Татьяну по голове палкой?! Аа-аа-а!!! Вон! Вон отсюда! Во-оон! Сука!

Нюсю с родителями как ветром из-за стола сдуло. Никто не слышал, как они одевались. Возможно, похватав одежду с вешалки, делали это уже на ходу в подъезде. Кирилл выскочил из комнаты следом за ними и с грохотом захлопнул распахнутую входную дверь. Перед этим не забыв, правда, заорать вслед убегающей троице:

— Чтобы я вас здесь никогда больше не видел! Никогда!

Этого можно было и не добавлять. Вряд ли у кого-нибудь из них хватило ума показаться на глаза Кириллу и его родителям после всего того, что произошло. Но он не мог отказать себе в такой малости. Пускай коротенький, но все же триумф для его измотанной в ожиданиях свадьбы души.

— Ну, кажется, все! — потирая рука об руку, проговорил Кирилл со счастливой улыбкой. — Нет, как говорится, худа без добра! Татьяну, конечно же, мне очень жаль, но жертва ее не напрасна. Степка, ты так ей и передай! Теперь можно и отпраздновать. Нет, ну Шурка молодец! У каждого, говорит, свой скелет в шкафу. Как в воду глядела. А Нюся-то! Нюся…

— Сука она, твоя Нюся! — горестно воскликнул его отец.

Он сидел, поставив локти на стол и обхватив голову руками. Пока родня сматывалась и Кирилл напутствовал их праведным, плещущим через край гневом, батя успел перехватить пару рюмок водки и теперь рвался к откровению.

— Сука и дрянь! И хорошо, сынок, что тебя господь от нее уберег. Стала бы врать тебе всю жизнь. Детей она иметь не может… Убийца она! Убийца и есть! Свое дитя убила. Потом еще кого-то хотела убить. Как хоть та девушка себя чувствует?

— Нормально, — лаконично ответил Степан.

Перед тем как ехать сюда, они побывали у Нюси.

Там им никто не открыл, и Степан вспомнил о назначенной встрече. Что-то такое ему говорил сегодня Кирилл, а он его обругал, помнится. Решили ехать к родителям Кирилла, но перед этим Степан все же заставил Воротникова завернуть к нему домой…

В квартире было тихо. Свет горел лишь в прихожей. Степан, не снимая ботинок, быстро пробежал по комнатам. Татьяна спала, свернувшись клубочком под одеялом. Он тихо прикрыл дверь в спальню и поспешил на кухню. Оттуда одуряюще пахло чем-то вкусным.

На газовой плите бок о бок стояли две сковородки. На одной жареная картошка. В другой плотными рядками теснились котлетки. Он тут же стянул одну, накрыл сковороду крышкой и снова пошел в спальню.

— Степа? — сонно отозвалась Таня на еле слышный скрип двери и протянула к нему руки. — Ты насовсем? Который час?

— Ты чего это к телефону не подходишь? — попенял он ей, подошел, встал на колени перед кроватью и ткнулся носом ей в шею. — Звоню, звоню… Чуть с ума не сошел от беспокойства.

— Так ты же не велел! Я готовила. Потом ванну принимала. И уснула вот. Не слышала. — Она погладила его по волосам и спросила, сладко зевнув:

— Чего волосы мокрые, на улице дождь?

— Моросит… — пробурчал он, дожевывая котлету. — Велено было лежать в постели, а она готовить удумала.

— Понравилось? — Она улыбнулась ему в полумраке комнаты, он не увидел — почувствовал, как она улыбается. — Уже успел попробовать.