— Вы сумеете обзавестись надлежащей одеждой? — спросил Гальен. — Или предпочитаете поручить это мне?

— Предпочитаю поручить, — сказала Софена.

— В таком случае, я... буду у вас завтра на рассвете с подходящей одеждой, — обещал Гальен. — Советую вам как следует выспаться.

— Я прекрасно знаю, что мне делать! — сообщила Софена. — Разумеется, перед сражением следует отдохнуть. Написать письма и все такое. Мне еще нужно простить... одного предателя. Если получится. Впрочем, я все равно никогда не забуду того, что он сделал!

— Вот и хорошо. — Гальен хотел поцеловать ее в лоб, но она качнула головой, и поцелуй неожиданно пришелся в губы. — До завтра.

Он вышел из ее комнаты и отправился в сад — разыскивать Элизахара.

Телохранитель находился подле своей госпожи. Фейнне пила на ходу холодный морс, а Элизахар отводил в стороны ветки кустов, если девушка проходила слишком близко.

Заслышав шаги, Фейнне остановилась.

— Это я, — сказал Гальен.

Она улыбнулась — не слишком весело.

— Расскажите, что происходит, ладно? — попросила девушка.

— Завтра состоится дуэль, — выпалил Гальен. — Согласно правилам, все желающие могут присутствовать. Вы придете?

— Разумеется, — ответил Элизахар.

Фейнне удивленно двинула бровями.

— Я не уверена, — возразила она.

— Думаю, госпоже Фейнне лучше остаться дома, — сказал Гальен. — Дело будет на рассвете. Назначен поединок до первой крови. Фактически — до первой царапины. Если говорить совсем честно, исход этого поединка ничего не решает. Поэзия останется поэзией, и для одних она будет источником дохода и способом соблазнять женщин, в то время как другие по-прежнему будут видеть в ней смысл всей своей жизни.

— Я чувствую, что как-то связана с происходящим, — заметила Фейнне. — И мне это не нравится.

— Тем более лучше не присутствовать, — горячо сказал Гальен. И, решившись, осторожно поинтересовался: — Вам нравится Эгрей?

— Я не уверен, что госпожа Фейнне... — начал было Элизахар, но Фейнне остановила его властным движением руки.

— Все-таки я еще в состоянии решить за себя сама, отвечать мне на подобный вопрос или возмутиться, — сказала она. — Помолчи, Элизахар.

Он прикусил губу и отступил.

— Я думала над этим, Гальен, — продолжала Фейнне. — Мне кажется, вы спрашиваете не из праздного любопытства. Действительно, вокруг меня что-то происходит. Что-то не слишком красивое. Возможно, есть нечто в самой личности Эгрея, о чем я не знаю. Не нужно мне об этом рассказывать, хорошо? Пусть я останусь слепой во всех смыслах. Мне было забавно с этим человеком. Я получала удовольствие от его общества. Он мне даже немного нравился. Но это и все. Я ответила на ваш вопрос?

— Да, — сказал Гальен.

— Да, — прошептал Элизахар.

— Я не уверена в истинной причине дуэли, — продолжала Фейнне. — Поэзия? Разумеется, из-за стихов можно убить и умереть. Однако ни Софена, ни Эгрей не принадлежат к тому типу людей, которые способны умереть ради поэзии. Нет, за их ссорой скрывается нечто иное. Поэтому, Элизахар, — она не оборачиваясь протянула телохранителю руку, и он тотчас коснулся ее пальцев подставленной ладонью, — для господина Эгрея у меня больше не будет времени. Что до госпожи Софены, то она, насколько я помню, и без того терпеть меня не может.

Гальен широко улыбнулся.

— Возможно, вы только что спасли Эгрею жизнь, — сказал он Фейнне. — Потому что если бы он не перестал заживать за вами, его убили бы ударом в спину.

— Кто? — удивилась она.

— Я знаю по крайней мере двоих, — сказал Гальен. — И оба, кстати, сделали бы это совершенно бескорыстно... Собственно, я к вам пришел по поручению госпожи Софены. Я ведь ее секундант, знаете?

— Как интересно, — сказала Фейнне.

— По условиям поединка необходимо белое платье. Я хотел одолжить у вас...

— Почему у меня? — удивилась Фейнне. — Это тоже как-то связано с правилами?

— Нет... — Гальен чуть покраснел. — Я могу быть откровенным?

Фейнне кивнула.

— Целиком и полностью.

— Взять платье у Аббаны я не могу — она секундант противника и, следовательно, сама является врагом. Кроме того, велика вероятность того, что одежда будет испорчена. Кровью, пылью, грязью... Там пожары случаются. В конце концов, его могут порвать. У Аббаны всего три хороших платья и совсем нет денег, чтобы купить новое. А вы...

— Да, я богата, — спокойно согласилась Фейнне. — Вы совершенно правы. Ступайте с Элизахаром. Пусть няня подберет вам подходящее. Софена ведь высокая?

— Выше вас, но в данном случае это несущественно...

Рассвет застал Софену на ногах. В ночной сорочке она расхаживала по своей комнатке, то и дело заглядывая в окно. Солнце медленно поднималось, и с каждой минутой утро делалось все более радостным, и все сильнее охватывало Софену ощущение собственной отчужденности от мира. Как будто мир сам по себе, а она, Софена, — где-то в стороне, наедине со смертью.

Первая кровь! Но ведь первая кровь может быть последней...

Когда Гальен постучал ей в окно, она содрогнулась всем телом.

«Надо взять себя в руки, — подумала она. — Так нельзя. Так не победить. А я должна победить. Если граф Крост узнает, что я не только одолела соперника в диспуте, но и доказала свою правоту на дуэли, он выберет меня. Другого варианта просто быть не может. Конечно, меня! И тогда...»

Тогда — деньги, собственное имение, возможность завести детей... «Я никогда их не предам, — думала она. — Я буду им как сестра. Я никогда не обману их доверия».

Тогда — счастье.

— Я принес тебе платье, — сказал Гальен.

— Ненавижу белый цвет! — сообщила Софена. После бессонной ночи у нее немного кружилась голова, руки казались невесомыми, как бы парящими в воздухе — чужими.

Гальен положил перед ней длинное простое одеяние из тонкого белого шелка. Софена сразу догадалась, чье оно.

— Принес мне могильный саван! — прошипела она. — Секундант называется!

— Я вчера объяснял — это условие... — начал было Гальен.

— Мог бы взять у кого-нибудь из ребят. Не хочу драться в ее тряпках!

— Ни у кого из мужчин нет подходящей белой одежды. Я спрашивал, — сказал Гальен.

— А Эгрей в чем будет?

— Увидим на месте.

— Ненавижу это! — сказала Софена, натягивая платье Фейнне.

Гальен снял со стены шпагу, несколько раз согнул упругий клинок, проверил — достаточно ли остро отточен кончик, затем вложил ее в ножны.

— Я понесу, — сказал он. — Не утруждай руки.