Обычно вторник не считался днем, когда на ярмарочной площади появлялось много народу. Но только не этот вторник. Потому что помост с двумя виселицами был возведен сноровистыми гномами в центре площади еще до того, как лучи восходящего солнца осветили эту самую площадь. Площадь постепенно начала заполняться народом. Не все знали, что именно должно произойти, но любопытство оставляло за плечами заботы и проблемы, и те, кто занял место поближе к эшафоту, уже ни за что не согласились бы его покинуть, пусть даже исполнения действа пришлось бы ждать не один час. Взобравшийся на эшафот глашатай внес некоторую ясность:

– В полдень! Сегодня ровно в полдень на центральной площади славного города Фалленблек состоится казнь двух кровавых преступников! Все – на центральную площадь! – провозгласил глашатай и двинулся по улице дальше, созывая на казнь.

Толпа заметно увеличилась. Внимание собравшихся у подножия эшафота зевак было приковано к виселицам и к семи или восьми серым воронам, которые сразу после ухода глашатая расселись бок о бок на перекладине одной из них. Судя по репликам, людей больше волновал вопрос – не кого сегодня будут казнить, а почему вороны теснятся на одной виселице, вместо того чтобы свободно рассесться на двух. Возможно, и воронам было небезынтересно знать, почему люди толпятся не по всей окружности, оставляя с одной стороны, между эшафотом и ближайшим к нему зданием, свободное пространство.

Но как раз с этим вопросом людям было все ясно: свободное пространство-коридор, огороженное двумя цепочками троглинов-стражников, предназначалось для беспрепятственного прохода к эшафоту преступников, палача и его помощников. Все хорошо знали, что вот уже много лет осужденных на смерть преступников доставляли к месту казни не по улицам города, где могло произойти все, что угодно, а по подземному ходу, ведущему прямиком из герптшцогской тюрьмы к невысокому зданию, называемому Башней Возмездия. С единственного балкона Башни Возмездия, выходившего на площадь, отдавались окончательные приказы – «Казнить!» либо «Помиловать!». Впрочем, вспомнить что-либо о помиловании мало кто мог даже из самых древних старожилов Фалленблека…

Ближе к полудню ярмарочная площадь оказалась забита до отказа, и у опоздавших не было никакой возможности протиснуться вперед. Правильнее было бы распределить зрителей в определенном порядке, чтобы ближе всех к эшафоту расположились невысокие лекпины и гоблины, за ними – гномы, дальше – люди и эльфы, а в задних рядах – тролли. Но сейчас все стояли вперемежку, и становилось непонятным, что рассчитывали увидеть низкорослики, затесавшиеся где-нибудь в середине толпы.

Зато балкон на Башне Возмездия был виден всем без исключения. И за несколько минут до полудня все увидели, как двери на балкон распахнулись и на обозрение собравшихся предстал герптшцог Ули-Клун собственной персоной. Толпа зашумела приветственными, а возможно, и бранными криками – разобрать было сложно. Сидящие на виселице вороны словно по команде повернули клювы в сторону герптшцога, одна из них каркнула. И на шум толпы, и на карканье Ули-Клун ответил единственным взмахом руки, после чего уселся в угодливо пододвинутое придворным виночерпием Пшенгом роскошное кресло, которое вполне можно было считать и троном.

Несколько кресел попроще, стоявших слева и справа от трона, заняли знатные жители Фалленблека, начиная с главы эльфийской диаспоры господина Лукиина и гнома Дроба и заканчивая главным редактором «Факультетского вестника» господином Алимком и племянницей герптшцога госпожой Офлой. Присутствовал на балконе и новый декан факультета рыболовной магии господин Репф, новый черный плащ которого сильно контрастировал с цветастыми нарядами соседей.

Не успела городская знать рассесться по своим местам, как толпа зашумела с удвоенной силой. Те, кому мешали головы впередистоящих, встали на цыпочки либо принялись подпрыгивать, гоблины, разбившись на пары, ловко вскарабкались на плечи один другому, у лекпинов в руках откуда ни возьмись появились складные деревянные ходули, на которые низкорослики вскарабкались с не меньшей ловкостью, чем зеленый народец. Как бы выкрутились из создавшегося положения гномы, можно было лишь догадываться, потому что на ярмарочной площади бородачей практически не наблюдалось.

Ну а смотрели, или пытались смотреть, жители Фалленблека, и вместе с ними вороны, на то самое свободное пространство – огороженный троглинами-стражниками коридор, в который из открывшихся ворот Башни Возмездия сначала вышел главный герптшцогский палач Боберс, и за ним – четверо его подопечных в сопровождении внушительной охраны.

Высокий, широкий в плечах Боберс был, как всегда на работе, облачен в камзол кирпичного цвета и такую же маску с овальными прорезями для глаз. В руках, окрашенных в ярко-красный цвет, заплечных дел мастер держал огромный топор с блестящим лезвием. Зачем нужен топор, когда предстояла казнь через повешенье, – знал, наверное, только сам Боберс.

Сразу за палачом шли осужденные на смерть преступники, руки и ноги которых были закованы в кандалы. Первым, едва переставляя ноги, брел Эразм Кшиштовицкий. Бледный, с блуждающим взглядом воспаленных от бессонницы глаз, он лишь отдаленно напоминал заносчивого красавца – всегда уверенного в себе и своих поступках декана факультета рыболовной магии. По всему было видно, что за последние дни в душе знаменитого рыболова произошел серьезный надлом, и в настоящий момент он просто не понимал, что происходит.

Следом за бывшим деканом шел профессор юриспруденции того же факультета эльф Малач. В отличие от Кшиштовицкого, плечи профессора были расправлены, голова гордо поднята, цепкий взгляд голубых глаз словно искал кого-то в гомонившей на все лады толпе.

– А ну – кыш! – вдруг очень громко, перекрыв общий гул, крикнул эльф и взмахнул закованными в кандалы руками.

И на площади мгновенно воцарилась тишина. Народ совершенно не понял, на каком основании приговоренный к смерти преступник позволяет себе так вот обращаться к сотням и сотням честных горожан. Зато эльфа прекрасно поняли вороны, теснившиеся на перекладине одной из виселиц.

– Кыш, кому говорю! – снова прикрикнул Малач, и стая птиц с недовольным, а может быть, и с одобрительным или даже сочувствующим карканьем поднялась в воздух и принялась кружить над эшафотом, постепенно расширяя круги, поднимаясь выше и выше и вместе с тем затихая.

По толпе пронесся вздох облегчения, и гомон вновь заполнил ярмарочную площадь. А процессия меж тем приблизилась к эшафоту. Первым, как и положено, на него поднялся главный палач города господин Боберс. Взвешивая в руках увесистый топор, он подошел к одной из виселиц и осмотрел ее снизу доверху. Кое у кого даже возникли мысли, что сейчас палач одним махом срубит под корень это несущее собой смерть сооружение. Но Боберс лишь пнул виселицу носком сапога, затем проделал то же самое со второй виселицей, после чего с громким стуком вонзил топор в помост.

По-видимому, это послужило условным сигналом для его помощников. Двое стражников буквально заволокли на эшафот впавшего в ступор декана, еще двое попытались вести под руки профессора Малача, но тот отпихнул их и взошел на место казни самостоятельно. Как только приговоренные встали у табуреток, на которые им предстояло подняться, чтобы просунуть головы в петли, а стражники – занять места по углам эшафота, на помост вбежал господин Зе-Риид – главный придворный маг герптшцога.