– Я так не думаю, – возразил гоблин новоиспеченному декану. И пояснил: – Гномов много, и, по всему, настроены они очень решительно. И верховодит ими тот самый Ватранг Семьдесят четвертый, по обвинению в убийстве которого на эшафот привели очень влиятельного эльфа.

– Так что же мне делать? – нервно поинтересовался Ули-Клун, на всякий случай перекладывая платок в другую руку и убирая его в карман.

– Немедленно с этим разобраться, после чего принять мудрое решение…

Меж тем отряд гномов достиг эшафота. Крепыши Жэвер и Дэмор, словно всю жизнь только этим и занимались, подхватили под локти своего отца и легко забросили на помост, гулко ухнувший под его ногами. Наследников главы клана Ватрангов точно так же подхватили и забросили на помост их товарищи. Остальные гномы стали обступать эшафот, решительно оттесняя остальную публику.

– Это моя территория! – Прогремевший на всю ярмарочную площадь голос принадлежал главному палачу города.

Словно пес, защищающий своих щенков от своры дворняг, Боберс с огромным топором наперевес заслонил спиной приговоренных к смертной казни, приготовившись одним махом смести с эшафота непрошеных гостей. Подскочивший к палачу Зе-Риид замахал руками и закричал, призывая всех успокоиться.

– Я требую прекратить беззаконие! – в свою очередь закричал Ватранг Семьдесят четвертый.

И вдруг, словно отчаявшись, пожилой гном принялся сдергивать с себя одежду, бросая ее под ноги палачу. К общему гулу на площади добавились визги женщин.

– Что вы делаете? – опешил Зе-Риид. – Уважаемый господин Ватранг, прошу вас прекратить действия, столь не подобающие солидному гному.

– Что происходит? – наконец обратился к метрдотелю Ули-Клун, перегнувшийся через перила балкона.

– Ваше превосходительство, – воздел руки Ватранг, оставшийся в исподней рубашке, – у меня есть неоспоримые доказательства, что хотя бы один из приговоренных к смерти не виновен!

– Казнь откладывается! – во всеуслышание объявил герптшцог. – А вы, господин Ватранг, поднимитесь, пожалуйста, в башню и предъявите нам свои доказательства.

* * *

– Прошу меня извинить за столь дерзкий поступок, ваше превосходительство, – говорил герптшцогу через несколько минут Ватранг Семьдесят четвертый, – но я не мог допустить казни и последующего за ней позора на мою бороду.

Они сидели друг напротив друга за большим столом в комнате второго этажа Башни Возмездия, окна которой закрывали шторы, и освещалась она лишь несколькими свечами. По своему обычаю, герптшцог держал в руке рог, наполненный пенистым пивом, сзади него юлил придворный виночерпий

– Вы, ваш клан и, кажется, все гномы Фалленблека прервали столь важное мероприятие, чтобы освободить декана Кшиштовицкого? Который, кстати, сам признал свою вину…

– Отнюдь, ваше превосходительство! Я встал на защиту профессора Малача. Эльфа, которого обвинили в нападении на меня и нанесении мне жутких ран, от которых я якобы скончался!

– Профессора Малача обвиняют не только в этом. – Ули-Клун пригубил пиво, и гоблин Пшенг тут же дополнил в рог пенящегося напитка из кувшина. – Но причиной ареста послужило именно сообщение о вашей… э-э… о ваших смертельных ранах…

– О каких ранах! – Ватранг вскочил и порывисто расстегнул рубашку. – Где вы видите хоть одну царапину?

– Но о драке с эльфом и об… э-э… ее последствиях нам свидетельствовали в тронном зале два гражданина Фалленблека. Не так ли? – Ули-Клун повернулся к виночерпию.

– Совершенно верно, ваше превосходительство, – склонился тот в поклоне. – Это были господа Дроб, преподаватель факультета, и Сака-Каневск – журналист.

– Так приведите обоих сюда! Немедленно!

– Позвольте сообщить, – зашептал Пшенг, – Сака-Каневск был обнаружен ночной стражей в невменяемом состоянии и доставлен в больницу.

– Что с ним?

– Что-то с головой. Господин Репф назначил его главой Коллегии рыболовных соревнований, своей, так сказать, правой рукой, и несчастный журналист, видимо, не выдержал свалившегося на него счастья и тронулся умом.

– А Дроб?

– На балконе, ваше превосходительство…

– Так быстрее зовите его сюда!

Когда бывший председатель Общества трезвости Фалленблека вошел в комнату, на него было жалко смотреть. По лицу струился пот, взгляд затравленно бегал по сторонам, трясущиеся руки не могли найти себе места на объемистом животе…

– Надеюсь, в отличие от гоблина, вы, господин Дроб, не тронулись умом и не выдумали историю, допустим, про драку? – строго поинтересовался герптшцог.

– Позвольте, ваше превосходительство, я кое-что уточню, – вмешался Ватранг Семьдесят четвертый. – Драка с профессором Малачом действительно была. Но спровоцировали ее мы вот с ним, – гном ткнул пальцем в соплеменника и добавил: – Оба мы были в сильном подпитии и вели себя неподобающе уважаемым гномам. Про зеленована я вообще молчу. А вот про себя готов признать, что нанес эльфу тяжелый удар булавой по голове, после чего сам потерял сознание. И больше ни о каких ранах и увечьях знать ничего не знаю.

– Что же это получается? – Ули-Клун обратил суровый взор на Дроба, дрожащие ноги которого подкосились, и он рухнул на колени.

– Оговорили мы эльфа, ваше превосходительство, – едва не рыдая, признался тот. – Это все гоблин Сака-Каневск, это все он придумал. Я пьяный был, а профессор Малач никого не ранил, только синяк мне поставил. Не виноват он, не надо его казнить!

– И оговорили не где-нибудь, а в моем тронном зале! – заскрипел зубами Ули-Клун. – Чтоб ноги твоей там больше не было! И сейчас – вон с моих глаз!

Передав рог с пивом Пшенгу, герптшцог направился на балкон, поманив за собой Ватранга Семьдесят четвертого. Завидев Ули-Клуна и рядом с ним предводителя клана гномов, ничуть не поредевшая толпа на площади отозвалась волной шума, который герптшцог погасил одним движением руки.

– Граждане Фалленблека, – заговорил он. – Мы все едва не стали свидетелями чудовищной ошибки! Дело в том, что в ходе судебного разбирательства в отношении достопочтенного эльфа профессора Малача были предъявлены лжесвидетельства в том, что он лишил жизни не менее достопочтенного гнома господина Ватранга Семьдесят четвертого. Но, к счастью, как вы все видите, господин Ватранг жив и здоров! А посему объявляю свою волю. Снять с профессора Малача все предъявленные обвинения и немедленно освободить!

Площадь облетел вздох, в котором улавливались смешанные чувства радости от того, что справедливость в кои-то веки восторжествовала, и разочарования из-за отмены ожидаемого зрелища. И все-таки радости слышалось больше. Кто-то крикнул: «Да здравствует наш мудрый герптшцог!» – раздались аплодисменты, и вот уже зарукоплескала вся площадь. Ули-Клун благосклонно кивал с балкона своим гражданам.