Токио. 15 февраля

Чудесное утро, белоснежный Фуджи очаровательно вырисовывается на синеве неба. Яркое солнце; грязи, слякоти и мрака как и не бывало. К сожалению, дует противный северо-западный ветер.

Вчера вечером засиделся в школе японского отделения «Общества молодых христиан». Там публично демонстрировались успехи по изучению иностранных языков.

Публики очень много, больше средние классы. По приезде, протискавшись во второй ряд, застал декламацию по-английски. Чтеца сменили шесть учеников, разыгравших небольшую сцену по-китайски, причем один из участников даже пел на этом языке со всеми свойственными китайцам особенностями. Затем с огромным пафосом читались немецкие стихи. Декламатор развивал тему о значении изучения военной истории, коснулся величия японских войн, охарактеризовал последнюю великую войну, намекнул на мечты о вечном мире, оговорившись сейчас же, что это только мечта и теория, неистово призывал Японию к живой патриотической работе. Слова «Steh auf Japan!»[42] произносились с особым ожесточением и силой.

Публика рукоплескала. Галерея неистовствовала. Чтеца закрыли было занавесом раньше времени, но он вновь появился и лопотал еще добрых четверть часа. Немецкий язык оказался наиболее выразительным для японского шовинизма. «Немца» сменили шесть певцов, тянувших какую-то трескучую канитель на английском языке. К концу секстет еле плелся, страшно детонируя, и, наконец, перешел в визгливый унисон.

Затем появился «монгол», читавший что-то про Чингисхана.

Перерыв. Игра военного оркестра. Занавес опять поднялся – на сцене итальянская таверна, разыгрывается сцена из «Нерона» на его родном языке. Не страдал я, вероятно, только потому, что не знаю этого божественного языка. Сцена закончилась схваткой Петрония с переодетым Нероном – это была родная сфера: схватка имела успех, к крикам присоединился свист – высшее одобрение.

Но вот на сцене бессмертный Гоголь. Сквозник-Дмухановский объявляет представителям власти о приезде ревизора. Городничий для японца говорил совсем недурно. Лучше же всех, конечно, чувствовал себя Христиан Иванович, которому и по пьесе полагалось ни слова не понимать по-русски.

Не скрою некоторого волнения. В Токио, устами чужого народа, произносятся слова великого русского писателя. Невольно прощалось и дурное произношение, и из рук вон плохая игра. Великий русский язык достиг Страны восходящего солнца и все шире и шире распространяется среди ее народа.

Недаром мой бой торжественно заявил, что купил наконец русский учебник, и просил помочь ему. «Надо знать русский язык», – твердит он мне чуть не ежедневно.

Далее по программе со сцены должны были говорить на языке индустани, по-испански и пр. Я не дождался конца и уехал после «Ревизора». Вечер оставил впечатление. Работа большая, и еще больше, конечно, ее практическое значение для страны.

Все эти молодые люди в черных куртках, с начальной буквой изучаемого языка на воротнике, будущие коммерческие агенты Японии – это ее люди, и, конечно, интересы своей страны они будут блюсти в полной мере.

Заходил молодой японец Ой, просивший позволения посетить меня через С., сравнительно недурно понимает по-русски. По его мнению, союзники в личных своих интересах поддерживают: американцы – Хорвата, японцы – Семенова, французы и англичане – Колчака, а Россию, таким образом, никто, она остается как бы для большевиков, которые и будут ею властвовать184.

В отношении Японии он лишний раз подтвердил мысль о ее неподготовленности к серьезному торговому соперничеству из-за нашего рынка.

Был M.185, много рассказывал о жизни в Америке, о ее рабочих союзах. Вспоминали наши высшие технические учебные заведения – теоретичность и энциклопедичность знаний, отсутствие практических ответов на запросы жизни. Это особенно чувствуется теперь среди нашей молодежи, выброшенной ровлюционной волной за границу. Положение ее тяжкое, особенно в странах азиатского Востока; здесь даже хорошая мускульная сила, при огромной конкуренции со стороны желтого труда, не является гарантией для самого скромного существования.

Токио. 16 февраля

Смотрел в Хибиа-парке игру японской молодежи в гольф. Увлечение большое, но особого мастерства нет, бегают недурно.

Курбатов завтра едет во Владивосток. Развивал идею русского государственного банка для Сибири и необходимость концессий для американцев. Проектирует две железные дороги к Николаевску-на-Амуре и к Охотску: в связи с концессионными вопросами последнее, конечно, правильно. Без путей, как бы ни была заманчива концессия, охотников на нее будет мало.

В последних предложениях Курбатова знакомые мотивы сибирских областников – построение России с построения отдельной Сибири, с сибирским земским собором. Новое, по сравнению с областниками, это большая роль в этих комбинациях, отводимая Семенову, конечно, в целях заполучить через него содействие Японии. Непонятной остается его связь с англичанами, поддерживающими Колчака. Много в этом человеке энергии, но еще больше прожектерства186.

Япония посылает в Европу и в Россию (очевидно, на юг) миссию в составе двух капитанов, один из которых русский Я.187, кажется, перешедший уже на службу к японцам. Я. пользуется большим вниманием, заинтриговал даже посла Крупенского. Во всяком случае, судя по составу, миссия больше по названию – просто едут за личной информацией188.

Познакомился с русской скульпторшей Е.М. Черемисиновой, много и хорошо работает, звала в Киото, как единственное место, которое необходимо и стоит изучить в Японии.

Токио. 17 февраля

Обедал у М.189 С улицы слышались крики: «Гог-вай» (экстренно). Служанка-японка принесла листочек с экстренным объявлением. Супруга М. просила ее прочесть. Я невольно посмотрел на эту Иса-сан (имя служанки) и на лежавшего поблизости японского хина (собачка); они казались просто крошечными игрушками и тем не менее эта «игрушечная» Исасан не только быстро прочла нам объявление, но и пыталась объяснить его сущность – дело касалось Лиги Наций190.

В Японии грамотность давно стала уже общим достоянием191.

Принесли радиограмму из Сан-Франциско от Авксентьева, шлют привет. Судя по газетам, их довольно долго продержали в «карантине» до выяснения причины их изгнания.

Токио. 18 февраля

Был в Йокогаме. Обедал у Яроцкого. Настроение там глубоко-монархическое. Даже сладкое изображало башню в русском стиле, увенчанную императорским штандартом. Одна из бывших на обеде дам все твердила, что она не простит военным смерти семьи бывшего государя, но, видимо, простила ту близорукую и внешнюю и внутреннюю политику близких ей кругов, которая, главным образом, и погубила монархию.

Все это – и сливочная башня, и вздохи о монархии – услада тела и души для той части русских беженцев, которая имеет еще возможность довольно беззаботно предаваться мечтам о прошлом среди комфорта и природных красот Японии.