Марк взял Кэролайн за руку. Чья дрожала – его или ее?

– У тебя есть полное право меня прогнать, Кэролайн, но, надеюсь, ты пойдешь со мной куда-нибудь, где можно поговорить наедине, и я все объясню.

У Марка чуть не разбилось сердце, когда он увидел, как жена на него смотрит. Настороженно, словно никогда больше ему не поверит из-за всей сказанной лжи. Но Кэролайн кивнула, промокая губы салфеткой. Она позволила ему вывести себя из кафе – в двери и на прогулочную палубу. Было ветрено, даже под защитой палубы выше, поэтому Марк снял пальто, чтобы Кэролайн накинула его на плечи. Они все еще были окружены людьми, пары и группы прогуливались мимо, в основном двигаясь в том же направлении. Как фигуристы катаются на коньках по пруду зимой.

У перил в самой задней части корабля почти никто не задерживался – слишком ветрено, предположил Марк.

Они стояли, глядя на кильватерный след корабля, два белых завитка, взрезавших серо-зеленую воду. Завораживающе, словно фокусник вытаскивает из рукава бесконечную вереницу белых носовых платков. Ветер дразнил длинные пряди волос Кэролайн, выбившиеся из узла, играл ими вокруг ее лица, заставлял развеваться бледно-лиловое платье. Кэролайн беспокойно огляделась, словно боясь, что ветер налетит и унесет ее через перила навстречу смерти. Марк притянул ее к себе.

– Я должен тебе признаться.

Кэролайн открыла рот, чтобы его прервать – она всегда находила ему оправдания, но хватит. Марк пресек ее попытки перебить.

– Это настоящее признание, и оно серьезное. Выслушай.

– Марк, тебе не нужно мне исповедоваться…

Выражение лица Кэролайн было таким печальным, что Марк знал, что у нее на уме: она обдумывала это всю ночь и пришла к выводу, что им следует расстаться. Что они не подходят друг другу. Что они стали слишком далеки.

– Нужно… не представляешь, как сильно мне нужно.

Брови нахмурились, а губы скривились, словно она вот-вот разрыдается.

– Марк, послушай меня, ты не единственный, кто виноват.

Она говорила так только потому, что он хотел это услышать, Марк был уверен.

– Не говори так. Я никогда не поверю. Правда в том, что ты слишком хороша для меня, Кэролайн, и я был слишком горд, чтобы это признать. Но теперь я все вижу, и мне нужно, чтобы ты меня выслушала. Пожалуйста.

Он сжал руки Кэролайн и не отпускал, пока она не склонила голову в знак согласия.

Это был самый страшный поступок в его жизни. Страшнее, чем украсть деньги Асторов, страшнее, чем сказать Лиллиан, что он потерял все ее с трудом заработанные сбережения. В конце концов, Марк не думал, что его поймают на воровстве, а даже если б и поймали, он знал, как объяснить свое присутствие. Он пассажир первого класса, вряд ли бы экипаж рискнул обвинить пассажира первого класса в преступлении. Они бы сделали все, что избавило бы их от подобных проблем.

Если бы дело касалось Лиллиан, Марк знал бы наверняка: она была бы разочарована, но не бросила бы его.

С Кэролайн ситуация была совершенно иной. Марк мог все потерять, сказав ей правду, но знал, что если не признается, то это лишь вопрос времени, когда их брак рухнет. Единственное условие, при котором она могла его уважать, – при котором он мог уважать себя сам, – это рассказать ей правду о том, что он сделал. И Марк нуждался в признании, теперь он четко это осознавал. Нуждался в ее уважении, прощении, принятии. Ее любви. Иногда он сам не знал, чего хочет, но то, что ему было нужно, стало очевидно. Без Кэролайн у него ничего нет. Без Кэролайн он никто. Возможно, это было самое верное определение любви, которую он когда-либо испытывал. Не то, что он испытал с Лиллиан, не то, что выводило его из себя, доводило до безумия. Но то, что обладало силой закрепить и обезопасить его, заставить стать тем человеком, которым он должен был стать давным-давно.

И поэтому Марк излил Кэролайн свое сердце. Он рассказал ей об азартных играх, о краже ее драгоценностей (как ее лицо побледнело при этом, даже не от гнева, а от чего-то гораздо худшего: от жалости). О потере сбережений Лиллиан тоже. Марк сказал, что все еще думает о Лиллиан и что любит ее, но любит Кэролайн так же сильно, если не больше. Он рассказал ей, как сомневался в их браке, но теперь понял, что это была всего лишь неуверенность, потому что он не мог поверить, что такая женщина, как Кэролайн, могла любить такого мужчину, как он.

Кэролайн погладила его по щеке. Ее пальцы были как лед, поэтому он обхватил их ладонями и подышал на них.

– О, Марк, я… я знала, что тебя что-то тревожит… Я думала, у тебя дурные предчувствия. Я боялась, что ты подумал, что совершил ошибку, женившись на мне.

Теперь она действительно плакала.

Марк вытер ее слезы.

– Пожалуйста, дорогая, не плачь. Надеюсь, ты сможешь меня простить.

Она прижала к своей щеке тыльную сторону ладони.

– Мы все грешим и все заслуживаем прощения, разве не так говорят проповедники? Если ты скажешь, что с этого момента и впредь ты изменился – я тебе поверю… и сама поступлю так же. С этого момента и впредь.

Кэролайн выдохнула, как будто задерживала дыхание. Она смотрела на океан, словно приказывая себе успокоиться.

– Как только мы окажемся в Америке, станет лучше. Когда у тебя будет возможность познакомиться с моей семьей, и мы переедем в наш новый дом, и сможем оставить все позади.

И никогда-никогда больше никаких мыслей о былом, пообещал себе Марк. Даже о Лиллиан: Марк отбросил бы все свои мысли и воспоминания о Лиллиан, если бы это спасло его брак.

Внезапно налетел ветер, сорвал шляпу с головы Кэролайн и швырнул ее в океан. Она исчезла в пенистом кильватере корабля, погружаясь в ледяную воду.

Прежде чем Кэролайн успела сказать еще хоть слово, Марк опустился на одно колено, все еще держа ее за руки. Краем глаза он видел, как проходящие мимо люди наклонялись друг к другу, чтобы прошептать: «О, смотри, он делает ей предложение».

– Кэролайн, если ты окажешь мне честь и останешься моей женой, я обещаю, что всегда буду стремиться быть тем мужчиной, которого ты заслуживаешь.

Кэролайн подняла его на ноги и крепко поцеловала. Ее слезы упали на щеку Марка, холодные, как крошечные градинки.

– Ах ты, дурачок, конечно же, останусь. А теперь пойдем внутрь, пока не замерзли насмерть!

Марк обнял ее и прижал к себе, и они зашагали по прогулочной палубе в тепло корабля. В том, что Марк выпутался из этой беды, не было никакого смысла. Но все, что Марк знал, – эта чудесная женщина его простила. Теперь перед ними простиралась вся жизнь, прошлое было вычищено, обновленное будущее сияло.

Ярость кипела, как звезды, во тьме мыслей Дая, заставляя его обыскивать корабль сверху донизу, пока он, наконец, не нашел Леса на лестнице третьего класса – тот пытался уговорить двух мужчин сыграть в карты в десять часов утра. Он не поздоровался, никаких «если вы не возражаете, мне нужно поговорить со своим другом». Он просто схватил Леса за руку и потащил прочь.