не могла, как и определить, сколько пролежала вот так, в полнейшей прострации. Открыв глаза, она смотрела на дочь, внимательно, изучающе, будто видела впервые.

Красивая. Даже, пожалуй, слишком. Стройные сильные ноги, чистое юное лицо, белокурая грива, дерзкий взгляд. Валюшка – та попроще будет. Нет в ней этой броскости, яркости, она вся в полутонах, в тени. Неужели Лене суждено увидеть, как ее девчонки станут соперницами?

Точно как в недавнем сне. Пустынный берег, оцепенение, белый парусник без гребца. Это любовь, по случайности приставшая к ее берегу…

…Она вспомнила, как пятнадцать лет назад умирал ее отец. Долго, тяжело, на больничной койке, в душной палате, насквозь пропахшей лекарствами и нечистотами. Ритке только-только исполнилось два годика, Лена оставляла ее с Виктором и ехала в больницу через весь город.

Она сидела у постели отца, держала его сморщенную, высохшую руку, и ее отчаянно мутило. Она была беременна, срок шесть недель, и никому об этом не говорила. Виктор должен был первый раз лететь за границу, в Женеву, Ритка постоянно болела то отитом, то тонзиллитом, мать была в трансе – она не представляла, как будет жить без отца.

Лена твердо решила делать аборт. Никому сейчас не нужен второй ребенок, никому. Тем более она падает с ног, так ей худо.

Отец большей частью молчал, иногда натужно кашлял, при этом на тощей шее взад-вперед двигался огромный кадык.

Как-то он заговорил. Медленно, с трудом, едва ворочая непослушным, обложенным языком.

– Знаешь, о чем я жалею больше всего?

Лена ласково вгляделась в его желтое, изможденное лицо.

– О чем, папа?

– Что я так и не помирился с Виталькой.

Виталька – это был родной брат отца, дядя Виталий, с которым тот много лет не общался и даже не разговаривал. Оба давно не помнили причину раздора, однако никто не делал шага к примирению. Год назад Виталий погиб в автокатастрофе – его машина ночью, в темноте, врезалась в грузовую фуру.

Отец снова надсадно закашлялся, заворочался в смятой постели.

– Ленка!

– Что, пап?

– Обязательно роди второго. Слышь, роди, пусть у Ритухи будет кто-то родной, кроме вас с Витей.

Лена смотрела на него с удивлением и растерянностью, пытаясь определить, что это – мистическая прозорливость умирающего или просто случайное совпадение?

– Ленка! Обещай мне. – Его голос сорвался на хрип. Рука дернулась и замерла. Лена в ужасе вскочила с шаткого больничного стула.

– Папа!

Он глядел на нее широко открытыми глазами. Или нет, уже мимо нее. Куда-то вдаль, куда простому, живому глазу никогда нет доступа. Наверное, он видел там что-то. Может быть, Валюшку, маленький розовый комочек с серыми глазками и двумя дырочками вместо носа.

Лена бросилась в коридор звать врача. Седая строгая тетка в отутюженном халате зашла в палату, наклонилась к кровати. Оттянула поочередно оба века, качнула головой.

– Все. Он умер.

– Этого не может быть, – деревянными губами произнесла Лена.

– Может. Это должно было случиться со дня на день. Да какое там – с минуты на минуту.

…Вечером она рыдала на плече у Виктора так долго, что под конец перестала что-либо чувствовать. Осталось лишь отупение, пустота, и только где-то, в самой глубине подсознания, теплилась единственная мысль. Ее Лена поспешила высказать вслух, боясь, что потом не успеет, не решится.

– Витя, – она оторвала лицо от его свитера, – у нас будет маленький.

Он посмотрел на нее с изумлением и нахмурился.

– Леся, ты о чем?

– О ребенке. Я собираюсь родить Риточке сестричку. Или братика. Как выйдет.

– Подожди. – Виктор тихонько отстранил ее от себя. – Это что, уже решено? Ты серьезно?

– Серьезней не бывает. – Лена улыбнулась, смахивая с ресниц слезы. – Скоро будет два месяца.

– Что ж ты молчала? – упрекнул он.

– Я думала… думала, нам это ни к чему. Слишком сложно. А теперь поняла, что иначе и быть не может. Правда? – Она с надеждой и одновременно с тревогой заглянула ему в глаза. Виктор выдержал ее взгляд и кивнул.

– Правда. Если ты так хочешь, я не могу быть против.

…Через семь месяцев на свет появилась Валюшка. Лена взяла в университете академку – времени отчаянно не хватало. Мать болела, Виктор работал день и ночь, помогать было практически некому. Ритка таскала из комнаты на кухню пеленки, совала в беззубый рот сестренки пустышку, пела ей колыбельные песенки на своем тарабарском языке. Валюшка слушала, блестела глазенками, затихала, причмокивая соской. «Нянька!» – ахали соседки во дворе, глядя на Ритку, деловито качающую коляску за бортик – до ручки она не доставала.

Потом, когда годовалая Валюшка делала свои первые, крохотные шажочки по квартире, Ритка ловила ее в охапку, уже вполне разборчиво восторженно вопя: «Моя лялечка!» Лена смотрела на них и умирала от счастья. Она жалела лишь об одном – отец никогда не узнает, что его просьба выполнена…

Они всегда были неразлейвода, ее девчонки, – до самых последних лет, когда Ритка вступила в переходный возраст. Тогда она сразу стала другой, резковатой, изменчивой, порой безжалостной к младшей сестренке. Валюшка тоже в долгу не оставалась, в ответ на грубое слово выдавала десять. И все-таки они оставались близкими, родными: поссорившись, непременно мирились, в беде проявляли солидарность и сочувствие…

– …Мам, ты проснулась? – Ритка вопросительно смотрела на Лену.

– Кажется.

– Ты долго спала. Час, не меньше. Тетя Катя звонила, сказала, что выехала за нами. Наверное, скоро будет.

Лена кивнула и с трудом заставила себя сесть на постели.

– Ты зачем роешься в столе?

– Блокнот свой искала. Помнишь, перед отъездом я засунула его к тебе?

Лена не помнила, но вновь кивнула.

– Нашла?

– Да. Вот он. – Ритка помахала в воздухе голубым ежедневником. – Мам, я еще знаешь что нашла? «Миг счастья»! Ты все-таки взяла его из музея?

– Да.

– Умница, мамуль! Какая ты умница! Можно я поставлю, а то что она в ящике валяется? – Не дожидаясь ответа, Ритка установила картину на столе, прислонив ее к карандашнице. – Вот так. Я пойду, а то еще не все собрала. – Она выпорхнула за дверь.

Лена с еще большим трудом поднялась на ноги. Шаркающими шагами дошла до стола, склонилась над картиной.

Да, все так и есть. Денис был прав: муравейник действительно почти закрыт. И солнечные лучи из-за деревьев ложатся косо, по-вечернему. Как же она раньше смотрела и не замечала? Лена осторожно коснулась холста пальцами. Тот был теплый и твердый на ощупь, едва уловимо пах пылью и стариной. Она смотрела на него так долго, что перед глазами поплыла рябь…

Потом раздался звонок в дверь. Лена слышала, как выбежала в коридор Ритка, щелкнул