и ждал. Но, что неплохо, Покон этот дед нарушать тоже не желает, несмотря на внешнее к нему презрение. По крайней мере формально решил его соблюсти. Он на самом деле отпустит меня со своей поляны, может, даже километр-другой даст по лесу пройти и только после спустит с поводков свою стаю.

Что примечательно — случись серьезный разбор, правда-то будет на его стороне. Обещал? Выполнил. Ну а что подручных не сумел удержать — бывает, молоды они и горячи. Опять же — докажите, что это мои детишки Хранителя вашего порвали. Лес тут серьезный, в нем обычных волков хватает. Короче, есть до чего докопаться.

Вот только судилища никто устраивать и не станет, погорячился я со своими выводами, выдал желаемое за действительное. Шлюндт, например, вообще меня забудет через минуту после печального известия о трагической гибели. Какое ему дело до того, кто уже пользу не приносит? Равно как и Марфа. Я им всем нужен до тех пор, пока жив.

Стелла? Эта вообще только порадуется, узнав о том, что я наконец-то сдох. Все, она свободна как ветер в небе и в гибели моей при этом ни капельки не виновата. Да и вурдалаки, на самом деле, ничего никому делать не станут, у них своих хлопот полон род. Кредиты, клубы, клиники.

Выходит, что остается Отдел и его сотрудники. Вот эти, возможно, предъявят этим сволочам счет за мою смерть. А ведь забавно получается: те, кого я избегаю, оказываются единственными, кто за меня посчитается. И единственными, на кого я могу сейчас надеяться.

Так, может, мне как раз их надо было все время держаться, а не невесть кого?

А ведь еще есть отец, который через какое-то время после моего исчезновения все-таки попробует выяснить, куда же это я делся. Но, надеюсь, до этих мест он не доберется. Старый вожак не шутил, думаю, за его башкой как за трофеем на самом деле многие приходили, но никто обратно домой не вернулся. Зная батю, можно заранее предсказать, что частную армию он сюда не повезет, сам приедет с парой-тройкой проверенных бойцов, вот только против этих тварей им не сдюжить. Хоть этих сволочей тут всего четверо, но, сдается мне, обычных пуль они не сильно боятся и в драке каждый пятерых стоит. Да, мы с родителем не ладим, но это не значит, что я желаю ему смерти, тем более вот такой.

Так что надо думать, что дальше делать. И самое разумное — сказать старому хрену утром «да», а после затягивать процесс добывания нужного ему сокровища на максимально долгий срок. Ну и надеяться, что подмога подоспеет.

Или, как вариант, попробовать сделать отсюда ноги, только вот как? И это не единственный вопрос, есть еще и другой — куда? Кругом лес, где тут та станция, о которой речь шла, где тот населенный пункт — поди знай. А внизу сидят люди, которые в один миг станут волками с очень тонким нюхом, и отыщут они меня в любых потемках на щелчок пальцев.

— Пусть мне поесть хоть принесут, — бросил я, повинуясь Ратмиру, который и стал моим конвоиром. — И воды. А то совсем уж негостеприимно выходит. Мы же в России, а не в Америке какой.

— Дерьма тебе на лопате могу подать! — зареготал Сашок, но тут же осекся, как видно, под взглядом своего вожака.

— Будет тебе еда, — пообещал хозяин дома. — Мы же не звери. Да?

Теперь засмеялись все, кроме, естественно, меня.

Лестница в этом доме была под стать всему остальному — широкая, добротная, темная от времени, с такой точно не навернешься. И ведь ни одна ступенька не пригибается, не скрипит. Основательный народ оборотни, ничего не скажешь. Во всем у них порядок.

А еще тут имелось распахнутое настежь окно, около которого я остановился и с невероятным наслаждением, прикрыв глаза, вдохнул свежий воздух.

— Чего встал? — недовольно буркнул Ратмир.

— Дай секунду подышать, — попросил я. — Ночная прохлада, все такое.

— Осень на носу, — равнодушно заметил оборотень. — Ночи становятся все длиннее и зябче. Иди уже, не тормози.

Вон она, свобода, до нее рукой подать. Всего-то надо прыгнуть в окно да пробежать два десятка метров до чернеющего леса. Будь рядом со мной не оборотень, а кто другой, так бы и поступил, но сейчас я играю на таком поле, где победа почти невозможна, потому пойду в отведенную мне светлицу.

Что характерно — более неподходящее название для помещения, в которое меня привел Ратмир, подобрать было трудно. Назвать светлицей эту небольшую на фоне других помещений комнату, с мизерным окном под потолком и крайне тускло светящей лампочкой, мог только человек с очень ограниченным чувством юмора. На деле это был чулан-переросток, что доказывала имеющаяся тут меблировка, представленная допотопной кроватью с громыхающей панцирной сеткой, на которой лежал матрас и маленькая подушка, стол без одной ножки, прислоненный к стене, невысокий узкий и скособоченный шкаф и какие-то тряпки в углу.

— Обживайся! — хохотнул оборотень и закрыл за собой дверь, следом по ней что-то скрежетнуло. Как видно, мне не слишком доверяли, потому заперли.

— А смысл? — задал вопрос я, понимая, что ответа не будет. Ну и ладно, не очень-то и хотелось. И вообще, спасибо еще, что свет оставили, в темноте сидеть куда печальней.

Я стянул с плеч пиджак, который после моих похождений окончательно потерял тот лоск, который ему придал модельер, и бросил его на кровать. После несколько раз прошелся от двери к стене и обратно. Затем заковыристо выругался, осознавая, как внутри начинает закипать злоба. Есть у меня такая черта: когда я дохожу до последней точки, за которой начинается чернота безнадежности, то приходит не отчаяние или раскаяние, а именно подсердечная злоба на все и вся. Тут очень важно не наделать глупостей, за которые потом будет стыдно или придется отвечать перед законом. Такие приступы в моей жизни случались всего несколько раз, и каждый из них, кроме самого первого, накатившего на меня в тринадцать лет, я старался пересидеть в замкнутых пространствах закрытым на ключ. Сам об этом просил друзей. Нет, это не форма безумия или что-то такое, боже сохрани. Психолог, к которому меня мама после того, первого, случая отволокла, сказал, что вот такая у меня защитная реакция организма на определенные жизненные факторы, основным из которых является комплекс несоответствия. Я боюсь подвести отца, который воспитывает во мне лидерские качества, потому ситуации, в которых я ни на что не могу повлиять, вызывают у меня вспышку гнева на себя же самого.

В