На самом простом уровне можно теоретически предположить, что группа людей, страдающих депрессией, с большей вероятностью будет иметь больше (обусловливающих депрессию) коротких аллелей, чем не страдающие ею. Довольно быстро было доказано на больших выборках, что предположение неверно (Lasky-Su, 2005; Mendlewicz et al., 2004). В результате одного из международных исследований, в ходе которого сравнивалось присутствие коротких аллелей у представителей народов с высоким и низким уровнем распространением депрессии, выяснилось, что, наоборот, вероятность коротких аллелей выше у народов, сравнительно мало подверженных депрессии (Chiao & Blizinsky, 2009). Интересно отметить, что хотя короткие аллели не являлись прогнозирующим фактором депрессии, таковым являлась степень индивидуализма или коллективизма в обществе.

Однако можно возразить, что подобные эпидемиологические исследования не затрагивают напрямую взаимодействие генов и среды, предложенное Каспи и его коллегами (2003). Это исследование рассматривалось в обзоре четырнадцати лучших на сегодняшний день исследований. Обзор показал, что короткие аллели в сочетание со стрессом не повышают риск развития депрессии (Risch et al., 2009). Была предпринята попытка переоценить доказательства для нескольких вариантов взаимодействия генов и среды, не только транспортера серотонина 5-HTT (Belsky et al., 2009). Оказалось, что при наличии генетических вариаций люди могут как сильно расстраиваться из-за неприятностей, так и испытывать положительный эффект в результате поддержки. Такие выводы, утверждали исследователи, больше соответствуют имеющимся данным. Однако в 2011 г. был опубликован обзор 103 исследований взаимодействия генов и среды, проведенных в период с 2000-го по 2009 г. (Duncan & Keller, 2011). Он показывает, что всего 27 % попыток воспроизвести первоначальные результаты оказались удачными. Достоверность результатов нескольких проведенных с тех пор исследований взаимодействия генов и среды у многих вызвала сомнения (Manuck & McCafferty, 2014; Manufo et al., 2014), хотя споры все еще продолжаются (Rutter, 2014).

В целом аргументы в пользу теории взаимодействия генов и среды выглядят неубедительно, поскольку ученые в ходе множества работ не смогли получить данные, аналогичные первоначальным показателям. Более того, для большинства болезней, физических и психических, тестирование генов-кандидатов с помощью GWA не принесло значимых результатов (Siontis, Patsopoulos, & Ioannidis, 2010). В данном исследовании был проведен обзор 100 исследований GWA, который дал очень мало.

Последней областью, вызвавшей значительный интерес, является эпигенетика. Согласно данной теории благодаря опыту, полученному в среде, в организме вырабатываются химические вещества, которые или активируют или подавляют определенные гены. Есть доказательства, что эта модель химических веществ может передаваться следующему поколению, хотя большая часть доказательств была получена в результате экспериментов с нечеловекообразными млекопитающими (Roth, 2014).

Следует подчеркнуть, что эпигенетика не может решить проблемы утерянной наследуемости, а является механизмом, через который среда влияет на результаты путем активации или подавления генов. Собраны многочисленные доказательства того, что повышенный уровень метилирования основных генов имеется у взрослых, переживших в детстве насилие и страдающих психическими заболеваниями (Roth, 2014, p. 1281). Метил – группа химических веществ, дезактивирующих гены.

Вопреки некоторым заявлениям в адрес эпигенетики, она не доказывает теорию «и того и другого понемногу» – что психические заболевания обусловлены как генами, так и средой. В эпигенетических исследованиях причинным фактором служит в основном наличие плохого обращения в детстве или стресса во взрослом состоянии, а не генетические вариации. По сути, они отражают, как плохое обращение или стресс могут влиять на результаты, – механизм, не отличающийся от многочисленных доказательств того, что эти неблагоприятные факторы могут вызывать изменения в основных нейротрансмиттерах или гормонах. Например, на регуляцию кортизола значительно влияют переживания, ведущие к психиатрическим проблемам (например, обзор Hunter, Minnis, & Wilson, 2011).

В целом крайне маловероятно, что теории взаимодействия генов и среды смогут решить проблему утерянной наследуемости. Не было выявлено ни одного гена-кандидата, который в сочетании с плохим обращением в детстве или стрессом однозначно служил бы причиной психического заболевания. Эпигенетика – не та теория, которая способна объяснить утерянную наследуемость.

Молекулярные генетики продолжают считать, что с помощью полногеномного секвенирования ПГЧ может обнаружить значительное влияние генетических вариаций на психические заболевания. В течение всего нескольких лет мы узнаем, ошибаются они или нет. Однако учитывая результаты GWA, есть все основания сомневаться в их правоте.

Предположим, что значительного влияния не будет выявлено и все согласятся, что теория ПГЧ является нулевой. Как в этом случае мы будем интерпретировать данные о высокой наследуемости, полученные исследованиями близнецов?

Многочисленные исследования близнецов позволили прийти к выводу, что половина или даже больше важных свойств, таких как интеллект, глубокая депрессия, шизофрения и биполярное расстройство, являются наследуемыми (James, 2005; Plomin, 1990). Более низкий уровень наследуемости, 10–30 %, обнаружен для нетяжелой депрессии, тревожных расстройств и личностных качеств (James, 2005; Plomin, 1990). Результаты исследований близнецов лежат в основе убеждения, что гены служат главной причиной индивидуальных различий. На них же зиждется идея утерянной наследуемости (Plomin & Davis, 2009).

Если нулевая гипотеза ПГЧ будет признана, придется переосмыслить результаты исследований близнецов. Все ученые согласны, что прямые доказательства, обнаруженные благодаря исследованиям генома, гораздо надежнее, чем косвенные, полученные в результате исследований близнецов. В 2009 г. Роберт Пломин писал: «Будущее генетики принадлежит молекулярной генетике…» (Plomin & Davis, 2009). Если нулевая гипотеза ПГЧ будет принята, понадобится также признать, что наследуемость, выявленная исследованиями близнецов, маловероятна или, что более вероятно, просто неверна. Например, крайне подозрительными начинают казаться получившие широкое освещение результаты исследования выросших порознь близнецов, проводившегося Томасом Бушаром (Bouchard et al., 1990). Надежность методов Бушара была поставлена под сомнение (см. James, 2005, приложение 1). Ему и его коллегам следовало бы разрешить провести независимый анализ полученных данных, однако Бушар отказался (Wright, 1997) – неуместный отказ в свете истории обмана в этой области исследований (Macintosh, 1995).

Давние критики метода не удивились тому, что данное исследование близнецов привело к получению некорректной оценки наследуемости (James, 2005; Joseph, 2004, 2006). Они утверждают, что метод преувеличивает роль генов или что определить с его помощью наследуемость просто невозможно. Более того, при пристальном рассмотрении методики изучения близнецов может сформироваться альтернативный взгляд на результаты исследования, не имеющий отношения к наследуемости.