Доминирование Вашингтонского консенсуса закончилось в результате финансового кризиса и «большого взрыва» в размере нескольких триллионов долларов США. Потери стоимости американских акций, котирующихся на бирже, в размере 8 трлн (т. е. 8000 млрд) дол. США (или, как американцы говорят, 8 блн) вместе с потерями американских банков в размере 2 трлн дол. США с 2007 г.[210], а также расходы на спасение и стимулирующий пакет в объеме 2 трлн дол. США, профинансированные за счет увеличения государственного долга, – все это не усиливает позицию главного защитника Вашингтонского консенсуса, тем более что и весь остальной мир усиленно вкладывал средства в американские акции. Нельзя дать рекомендацию банкроту, даже если это не означает завершение его карьеры.

Гигантская программа спасения, гарантий и помощи банкам, оказанная государством отрасли, которая после «большого взрыва» дерегулирования ограничилась прежде всего англо-американским экономическим пространством, помогла ей в дальнейшем восстановиться без вмешательства государства и продолжить свои великие дела без его участия. В связи с этим крупнейшая в мировой истории акция по спасению банков подвергает сомнению прежнюю систему полностью дерегулированного финансового рынка и вынуждает государства по-новому осмыслить принципы социальной и гуманной рыночной экономики. Даже харизма президента Барака Обамы не может разубедить в том, что и без государственных интервенций большая часть крупных американских банков могла бы избежать банкротства, потому что США находятся под еще большим, чем Германия, давлением, так как пенсионное обеспечение в США осуществляется пенсионными фондами, в то время как немецкое пенсионное обеспечение лучше функционирует как компонент социального обеспечения и является встроенным конъюнктурным стабилизатором. В связи с этим американское правительство не в последнюю очередь должно стабилизировать курсы акций и тем самым поддержать систему пенсионного обеспечения.

Кризис финансовых рынков вызван не капитализмом, а американской моделью капитализма и ее большими протагонистами, в чем можно упрекнуть и американских ученых. Познер пишет: «Депрессия несет в себе недостатки капитализма, точнее, определенного рода капитализма (эпохи невмешательства в узком смысле слова, «американского» против «европейского» в широком смысле слова) и зрелого капитализма»[211]. Бейкер соглашается с Дж. Буглем в отношении трех критических позиций «корпораций, инвестиций и взаимного фонда Америка»: «Во-первых, они ориентированы на злоупотребления и чрезмерные бонусы руководителей корпораций. Во-вторых, характерны злоупотреблениями и чрезмерными бонусами финансовых посредников, включая инвестиционные банки, исследования рынков, а также корпоративное управление. И в-третьих, отмечены злоупотреблениями и чрезмерными бонусами только одного типа финансового посредничества…: совместных фондов». Во всех трех пунктах определяющим является то, что „индивидуальные инвесторы, посредники в привлечении капитала, корпоративные менеджеры и остальные пользователи капитала все больше отдаляются друг от друга. Продолжающееся отдаление представляет собой процесс экспроприации, совершаемой цепочкой посредников, а индивидуальный инвестор получает все меньше и меньше прибыли»[212].

Разрушение капитала взрывным дерегулированием настолько масштабно, что в долговременном плане должно существенно ослабить американскую позицию и американское влияние. Так как могущество США драматически уменьшилось, ослабла и их стратегическая способность утверждать свое властное положение во всем мире. Связь между американским имперским величием после окончания холодной войны и последовавшим затем финансовым и фискальным величием здесь не подвергается анализу, а лишь констатируется[213]. Правда, не в интересах Европы то, что США, используя формы величия, имперского или финансового, постоянно позволяют себе терять свою силу. Было бы лучше, если бы Европа раньше сопротивлялась финансовому величию США и если бы ее слово имело больший вес в Западном мире.

Кризис финансовых рынков вынудил Запад к переосмыслению принципов гуманного и свободного экономического порядка. Составной частью этого нового осмысления должно быть неполитическое и объективное восприятие общих и различных принципов англоамериканской и континентально-европейской концепции рыночной экономики. Общей целью должен быть новый синтез экономических порядков и усовершенствованного экономического законодательства и хозяйственной этики, а не отдельно взятые регулирование и контроль. В этом смысле необходим не новый взрыв восстановленного ре-регулирования и экономической конституции, а совершенствование капитализма и его финансовой сферы.

Богатство теории не в ее гегемонии, а в гегемонии лучших аргументов. Лучший аргумент никогда не бывает вечным, никто и никогда не может постоянно поддерживать самого сильного и самого великого оппонента в соответствующей дискуссии. Как показал кризис, этого правила не всегда придерживаются в американском, или в Вашингтонским консенсусе, но это никогда не достигается и в консенсусе с Вашингтоном. Тот, кто приводит лучший аргумент, прав отчасти, так как в той или иной степени зависит от лучшего аргумента, но это не определяется большой или малой властью аргументирующего.

Много написано о неспособности экономической и управленческой науки предсказать кризис, предостеречь от него, а тем более его предотвратить[214]. В глаза бросаются два момента такой неспособности распознать кризис. Первый – сложности, требующие от науки обеспечить динамику, соответствующую развитию финансовых инструментов внутри финансовых институтов. Второй – отсутствие критической позиции ученых по отношению к финансовым институтам. По первому моменту: динамика финансовых инноваций и отчасти непрозрачный способ их внедрения осложняют возможности науки в своевременном изучении этих новых инструментов, их понимании и оценке риска. Кроме того, не в интересах финансовых институтов, внедряющих финансовые инновации, допускать к их проверке независимых и публичных ученых, так как это может ослабить их конкурентные преимущества в качестве инноваторов. По этой причине целесообразно было бы учредить государственное ведомство, которое, как и ведомство по созданию новых лекарств, проверяло и разрешало бы применение новых финансовых инструментов, однако при этом оно должно строго выполнять требования по конфиденциальности и защите авторских прав инноваторов. Финансовые инструменты с таким далеко идущим разрушительным эффектом, как обеспеченные долговые обязательства, по этой причине следовало бы запретить или по меньшей мере ограничить их разрушительный эффект.