Один из клиентов в разгар кризиса задал вопрос: «Почему, собственно говоря, надо доверять банкам, если даже между ними отсутствует взаимное доверие?» Вопрос правомерен, так как в ходе финансового кризиса доверие к финансовым институтам снизилось. Если банки отказываются от межбанковского кредитования, то почему частное лицо должно предоставлять кредит банкам в смысле веры в их надежность и платежеспособность? Государство пытается в период финансового кризиса предоставить банкам гарантии, в которых они нуждаются, для того чтобы предложить эти гарантии своим банкам-коллегам и, таким образом, вернуть доверие к этим институтам.

Проблема здесь заключается в том, что государство, собственно говоря, не понимает, почему именно оно должно оказать еще большее доверие банкам, если их руководящий персонал «завел свою телегу в болото».

Американцы называют эту политику «политикой спасения» – политикой поручительства, политикой помощи. Речь идет об «эпохе спасения». Как известно из вестернов, спасение означает, что кто-то дает гарантию за того, кто подозревается в недозволенном деянии. Обычно поручительство оплачивается за счет имущества подозреваемого или его семьи и содержит, как и в последнем случае, элемент веры в то, что подозреваемый невиновен. Современная спасательная операция государства в отношении миллиардных долгов банков в этом смысле проблематична, так как дефолт должников очевиден и поручительство оплачивается не теми, кто ошибся в своем деле, за счет их имущества или имущества их семей, а правительством деньгами налогоплательщиков и из национального достояния. Ответственность за экономический дефолт переносится на налогоплательщиков с колоссальными последствиями перекладывания имущественных потерь неплатежных бизнесменов на налогоплательщиков тех государств, нетто-имущество которых должно направляться на покрытие миллиардных убытков. Спасательная кампания проблематична и потому, что она обосновывается необходимостью предотвращения или сокрытия банкротства плохих банков и тем самым восстановления доверия к банкам. Попытка восстановить доверие к скрытому банкроту аналогична тушению пожара огнем.

Если до финансового кризиса благодаря огромным денежным потокам на рынке царило чрезмерное доверие, то теперь идея использования дополнительных денег государства на рынке становится менее реалистичной и не внушающей серьезного доверия. Напротив, из-за этого институциональный дефолт становится менее заметным, а учеба на ошибках ситуацию не улучшает. Это хорошо видно на примере того, что менеджеры, которые привели свои банки к банкротству и получили от государства помощь, сразу же забыли о своем банкротстве, и игнорируя этот факт, принялись возбуждать иски против своих компаний, спасенных государством, для того чтобы получить бонусы.

В настоящее время весь мир верит в то, что государство является серьезным помощником экономики во времена бед и испытаний. То, что государство – это помощник в последней инстанции (of last resort), предполагает, что правительство – это кредитор в последней инстанции, страховщик – в последней инстанции, кормилец – в последней инстанции. Доверие государству как помощнику в последней инстанции является современной идеей, кажущейся чересчур привлекательной. Доверие и надежда в государстве проблематичны, так как они объединяют легитимные элементы содействия развитию общества со стороны государства с культом власти государства и готовностью граждан перекладывать на него ответственность.

Гегель как-то заметил: государство – это реально воплощенный Бог[195]. Религиозная вера в Бога является также верой в помощника в последней инстанции, однако такая помощь, как считал Гегель, в этом мире нереальна. Тем не менее государство существует. Государство реально может помочь в этом мире. Оно может что-то дать. С другой стороны, государство в этом мире может дать только тогда, если оно что-то возьмет. Как и любой другой, государство не может дать, не взяв. В этом смысле государство – не реально воплощенный Бог, а Бог, который всегда должен взять, прежде чем отдать. Оно взимает налоги с граждан, для того чтобы дать субвенции, включая поручительства для банков. Однако оно берет что-то и у предпринимателей, чтобы помочь социально незащищенным слоям. Оно всегда берет для того, чтобы дать. В необходимости взять, чтобы дать, государство не становится реально воплощенным Богом. Хотя оно реально, однако не может дать, не взяв. Слова Гегеля о государстве как реально воплощенном Боге являются экономической и теологической фальшью.

Этот факт не повышает доверие к современному положению. Можно скорее сказать, что экономика переживает спад с учетом высокой задолженности государства в долларах: чем больше мы доверяем государству в современной ситуации, тем больше мы де-факто верим в Бога. У нас нет для этого альтернативы: для восстановления доверия к финансовой системе должно быть восстановлено институциональное доверие. Однако это по силам только государству при наличии доверия к его действиям. С другой стороны, государство, как мы уже видели, не является реально воплощенным Богом. Его познания во всем не лучше других, и оно с большой вероятностью будет совершать одни и те же или по меньшей мере аналогичные ошибки, как и банкиры, чей дух так чрезвычайно хорошо оплачен. Правда, существует надежда – Джим Креймер в своей статье от 2 апреля 2009 г. объявил о конце депрессии. Однако он добавил, что рецессия будет длительной. Конец депрессии означает продолжение рецессии. Можно ли верить тому, кто назвал свою статью «Сумасшедшие деньги», или сегодня можно верить только тому, кто так их называет?

В последние десятилетия хозяйственно-этическая и экономико-правовая дискуссия определялась тезисом необходимости ухода от конфликта интересов. Конфликты интересов все еще играют большую роль, к примеру, угроза сделок в собственных интересах, а также конфликты между интересами банка, предлагающего своим клиентам по IPO высокий исходный курс, и их интересами в оказании оптимальных консультаций клиентам, нуждающимся в них. «Противопожарная стена» как система мер по разграничению компетенций и изолированию подразделений банка является средством ослабления конфликтов, хотя остается фактом то, что правление одного банка имеет доступ ко всем внутренним структурам своего банка и при этом должно учитывать невозможность полной свободы от конфликта интересов, поскольку конфликтующие интересы подразделений банка представляют интерес для всего банка.

Однако кредитная экспансия и продажа структурированных кредитов показывают, что существует не только конфликт интересов, но и конфликт потери интересов[196]. Если у банка есть интерес к выдаче ипотечных кредитов своим должникам на основе интереса доходности и интереса сокращения минимальных обязательных резервов, то обеспеченные долговые обязательства создают косвенный стимул потери интереса к обеспечению. Они способствуют потере интереса к надежности ипотеки и тем самым к должнику банка. Реализуемость обеспеченной ипотеки и ипотечных кредитов инвесторам в виде обеспеченных долговых обязательств таит в себе опасность того, что банк потеряет интерес к мониторингу своих должников и к обеспеченности выданных им кредитов и это приведет к конфликту между интересом финансовой системы в последовательном мониторинге должника и потерей банками интереса к такому мониторингу. Для банка мониторинг должника является обременительной обязанностью, и он проявит слабый интерес или полное безразличие в случае продажи риска, связанного с кредитом. Если его можно продать, он будет его продавать. При этом собственный интерес инвестора заключается в осуществлении мониторинга должника, однако у него мало стимулов и возможностей для того, чтобы делать это фактически. Он не располагает теми же средствами и тем же опытом проведения мониторинга должника, что банк, первой задачей которого является посредничество между накоплением и инвестицией, вкладами и кредитами.