– Мы видим вас. Представьтесь, пожалуйста, – предложил Яков. – Вероятно, наше дело как-то связано с вами.

Юноша вздрогнул и внимательно изучил лицо Якова, все еще не веря, что слова адресованы ему. Взгляды встретились… и лицо призрака болезненно исказилось. Он заговорил быстро, сбивчиво. Языка этого я не знаю, зато Яков все понимает: кивает, даже вставляет вопросы и уточнения. Разговор затягивается… Трудно вслушиваться в чужую речь, так что я отвлекаюсь, оборачиваюсь к Микаэле. Он все так же неподвижно стоит, хмурится. Ему заметен и неприятен темный ветер. Вот поежился, поднял ворот плаща, чуть наклонил голову, вслушался… Призрака он не может увидеть, он также не слышит его речь, не ощущает присутствие как-то еще. Хмурится: ему странно наблюдать, как Яков говорит с пустотой.

– Ничего себе поворот, – Яков закончил быстрый разговор с призраком, и наконец-то готов пересказать услышанное для меня: – Майстер украл этого парня восемнадцать лет назад. Желал получить тело, но Густав… да, его зовут Густав! Он боролся и не хотел уходить. Он стал таким – не жив и не мертв. Сказал, не желает сдаться и теперь. Это постыдно, уступить негодяю. И еще… его ждет мама. Каждый день. Всегда. Я дважды переспросил произношение, по буквам. Его точное имя Густав Оттер, двойная «т». И это, – Яков указал на Микаэле, – его тело.

– Густав Оттер, – едва слышно повторил Микаэле… покачнулся и сполз на траву, лишившись сознания.

За нашими спинами Яркут охнул и рванулся спасать брата, но сразу натолкнулся на окрик Якова, как на стену. Натянулась опасная тишина. И снова мы стали ждать. Сейчас главную работу выполняю не я, а Агата.

Ночь звенела льдинками нездешней тьмы, выстуживала мне спину и душу… Наконец, Агата шепнула: нити распутаны. Есть след узора наемной живки. Удалось поддеть кончик нити, так что скоро весь узор будет распущен, и тогда память вернется к старшему князю. Пожалуй, уже утром он очнется – собою прежним.

Яков выслушал сказанное и громко попросил всех не вмешиваться до поры: дверь во тьму еще не закрыта. Опять обернулся к призраку, вглядываясь в его лицо. Попробовал протянуть Густаву руку… отдернул, задумался.

– Все сложно. Я бы дал ему руку и помог войти в живой мир, я готов пригласить его, даже понимая последствия. Но я выползок, мне непосильно вытащить оттуда полноценную душу! Меня самого наверняка затянет в нору, и его – следом. Юна, понимаешь? Тебе решать, и прямо теперь, – выдохнул в ухо Яков. – Подать руку и пригласить его вроде бы правильно. Но ты знаешь, что порог нельзя пересечь в обратном направлении без причины и оплаты. Густав, правда, не пересекает, а просто сходит с порога, где простоял восемнадцать лет. Он не там и не здесь, случай особый… а платить все равно придется. Хиена – привратница, которая чтит закон. Помнишь ночь в «Домике сов»? Я заплатил за возврат Паоло, ты подала мне саблю, и я смог найти способ для оплаты обратного… билета. Какой была оплата, сама помнишь.

– Мне разрезать руку до крови, как тогда?

– Он на пороге, все проще. Дай ему руку и потяни на себя. А дальше… сразу такое решение тебя не состарит и не убьет. Но силу начнет забирать по капле, медленно. У нас появится время, месяц или два, чтобы найти способ выручить Густава… или, не справившись, вернуть его на порог и вынудить идти туда, во тьму. – Яков осторожно приблизил ладонь к незримой границе. – Думаю, все же месяц, а не два. Юна, тебе решать. Люди уходят, рано или поздно. Многие не готовы принять свой срок. Это не повод давать им руку и рискнуть своей жизнью… Но его ждет мама. Восемнадцать лет, представляешь?

Призрак быстро заговорил, Яков стал слушать и кивать. Перевел мне: юноша просит всего несколько дней, чтобы поговорить с мамой или хотя бы написать ей письмо. Он не намерен становиться обузой, не желает осложнять кому-то жизнь. Он уже понял, что приглашать его в мир живых опасно. Он готов ждать моего решения на пороге.

– Ты же знаешь, я не оставлю его там, – я обиделась. – Зачем взялся отвечать на вопросы, которых нет? Все ясно. Втащу, а дальше будем разбираться. Тем более, целый месяц в запасе.

Яков тихонько рассмеялся. Обнял меня поверх кокона из плаща, шали, кофты, пальто… Я почти не ощутила его рук. И все равно случилось то, что обещала Лёля: меня – унесло. А когда я отдышалась, уже крепко держала ладонь ошарашенного призрака. Он был по эту сторону порога и тараторил не смолкая. Плакал. Моя решительность, кажется, смутила и даже напугала его.

– Как я понимаю, Густав будет рядом с тобой постоянно. Я попросил его больше молчать и чаще отворачиваться, чтобы не стать назойливым. Что еще? Он благодарен и очень хотел бы поговорить с мамой. Он еще раз подтвердил, что согласен уйти, если ничего нельзя изменить. – Яков криво улыбнулся. – Сильный мальчик. Вот только, если ничего не делать, через месяц он выкачает тебя насухо. Уже теперь ладошки остывают. Знобит?

– Терпимо.

– Слабость?

– Я за весь день съела одну баранью подметку, таков был жутчайший итог Лёлиной доброты. Слабости нет, но желудок болит ужасно. Яков, мы закончили? Унеси меня, накорми меня, пожалей меня. Ладно?

– Ладно. Закрываем дверь. На счет три, и-раз, два, три…

С некоторых пор я полагаю вселенную многоквартирным домом. Мы – люди этого мира – занимаем один из номеров, допустим, десятый на первом этаже. А там, за дверью, за темной прихожей – коридоры, лестницы, множество иных этажей и номеров. За каждой дверью – солнце, мир… жизнь, похожая на нашу или совсем иная. Не знаю в точности. Я не заходила далеко, я только разок побродила в потемках прихожей, не выбираясь в главный коридор. И, надеюсь, еще не скоро попаду в него.

– Закрываем, – сообщил Яков громко.

Ручка калитки со щелчком поднялась, запор звякнул, отделяя нас от парка за оградой – и темного пространства вне мира живых… Сразу потеплело, ледяной ветер унялся. Обычный туман, наоборот, навалился, облепил все вокруг. В этом тумане Густав выглядел еще обыденнее. В тумане ведь все – немножко призраки… Парень вел себя, как живой: озирался, ежился и вздрагивал. Вслушивался в звуки, вдыхал запахи. Еще он старался быть неназойливым, деликатно молчал и глядел мимо нас, в парк.

– Дело сделано.

Едва Яков произнес ключевое слово, к нам рванулись со всех сторон! Нет, не к нам. К беспамятному Микаэле. Яркут добежал первым, обнял брата. Незнакомый парнишка – он прибыл вместе с Микаэле – засуетился рядом. Со стороны особняка прихромал Курт, нагнулся, настороженно всматриваясь в незнакомое лицо. Юсуф возник из ниоткуда – как всегда гибкий и тихий, как всегда готовый к неожиданностям. Принес меховое одеяло. Яркут суетливо укутал брата, подбежали люди с носилками. Вдали и вблизи замелькали фонари: охрана заново проверяла парк, улицу. Словно все кругом не было проверено сто раз за вечер.

Я усмехнулась, растерла ледяные ладони. На душе что-то зрело, и было оно вроде нарыва. Глубинное и болезненное… Полагаю, я начала понимать, что обещанная Лёлей победа – совсем рядом. Старший князь вернулся домой. Мир чуть скрипнул на своей оси – и привычно завертелся вокруг Микаэле. Хочет того князь или нет, мир не спросил. Если утром Микаэле вспомнит себя, я уже не сравню его с южным полуднем. Тучи дел, обязательств и связей накроют золотого человека так привычно и стремительно, как сорняки накрывают и пронизывают плодородную почву. Хотя… есть сравнение поточнее. Оно мелькнуло и пропало, надо бы его вернуть…