— Но я-то здесь при чем? Ты прекрасно знаешь, чем я был занят. Сегодня последний день кампании…

Мария Александровна продолжила за Дорохова:

— … и в девять вечера вся страна прильнет к экранам телевизоров, чтобы узнать, что поведает нации новый президент.

— Да, именно! И обращение еще предстоит записать. — Голос Дорохова звучал раздраженно и обиженно. — Между прочим, ты зря по этому поводу иронизируешь. Страна ждет, чтобы президент навел порядок, помог каждому…

Маша всплеснула руками, горько усмехнулась.

— Вот видишь, ты уже научился выдавать собственные интересы за чаяния масс, за правду в последней инстанции. Еще один шаг — и о себе будешь говорить в третьем лице. Оказывается, власть и чувство юмора — вещи плохо совместимые.

Дорохов промолчал, полез в карман за сигаретами, но, вспомнив запрет, убрал пачку обратно. Маша подняла взгляд от стола, посмотрела Андрею в глаза.

— Знаешь, а ведь я все это время с тобой разговаривала. Я хотела, чтобы ты, по ту сторону экрана, меня услышал. Я очень этого хотела.

Дорохов поколебался, но все же заставил себя спросить:

— Услышал — что?

Мария Александровна только безнадежно махнула рукой.

— К чему теперь об этом. Поздно, Андрюша, все поздно. Ты и сам теперь не хочешь ничего знать.

Дорохов набычился, глядел исподлобья, на щеках вздулись, заходили злые желваки.

— Нет уж, начала, так договаривай!

Маша смотрела на него с какой-то непонятной, сочувственной улыбкой.

— А я ведь знала, что мы с тобой должны встретиться. Ночью не могла заснуть, а под утро забылась, и мне приснился удивительно яркий и какой-то пронзительный по своей достоверности сон. Я видела палаточный город, окруженный земляным валом с башнями, и в центре его большую квадратную площадь. На ней правильным каре стояли в боевом вооружении римские легионеры, а в стороне, на возвышении, пугавший меня большой деревянный крест. Какой-то человек сидел в кресле с лицом тяжелым и надменным, и другой, бородатый уродец, подмигивал мне из-за его спины. Речь шла о твоей жизни или смерти, и только я могла тебя спасти. — Маша беспомощно улыбнулась. — Будильник прозвонил, лежу, и так тревожно на сердце…

Дорохов провел ладонью по лицу, будто хотел стереть с него усталое, напряженное выражение.

— М-да, веселые у нас с тобой сны! — заметил он с кривой усмешкой. — Именно это ты и собиралась мне рассказать?

— Ну, если ты настаиваешь… — Маша отодвинула от себя недопитую чашку кофе, вскинув голову, посмотрела Дорохову прямо в глаза. — Ты… ты уверен, что несешь людям добро? Постой, я поясню! Помнишь, — продолжала она после короткой паузы, — ты рассказывал про Батона, как ты посоветовал ему открыть свое дело? Так вот, сейчас он в больнице, третий инфаркт. За все приходится расплачиваться, в том числе и за чужие грехи… Мой муж, мой бывший муж, — я так понимаю, не без твоей помощи — сколотил приличный капиталец. Теперь пьет запоем, пьет так, что никого уже не узнает…

— Я, что ли, с ним пью? — раздраженно огрызнулся Дорохов.

— Постой, это только начало, прелюдия! — остановила его Мария Александровна. — Из денег американца на мои исследования половина пошла государству, тридцать тысяч на взятки — чтобы государство не забрало все целиком, и, наконец, остальное на отделку коттеджа академика Версавьева. Нет, нет, молчи! — Маша распалялась все сильнее. — Теперь открытие детского дома. Сироты в смокингах и бальных платьицах — дети ответственных чиновников, они и поехали отдыхать в Калифорнию по приглашению американских благотворительных организаций, а с ними, но уже за счет твоего фонда, их родители. Теперь давай разберемся, куда пошли миллионы, заработанные тобой на акциях. Где они? Я тебе скажу — расползлись по счетам всяких там Ксафоновых и иже с ними! Ты что, об этом не догадывался? А откуда взялось место в Думе для твоего благодетеля? Не желаешь узнать?.. Если хочешь, я могу продолжить, рассказать, например, кое-что о тех, кто ведет твою предвыборную кампанию. Кстати, на какие деньги? И как ты собираешься с ними рассчитываться?

Дорохов побледнел, достал из кармана платок и вытер взмокший лоб.

— Откуда ты обо всем этом знаешь?

— Люди говорят, кое-что пишут газеты. А тут мне позвонил один твой благожелатель, представиться не представился, но блеющим голоском очень много и с большим удовольствием о тебе выложил…

— Шепетуха?

— Тебе лучше знать своих друзей. — Маша протянула руку, коснулась руки Андрея, как бы стараясь смягчить нанесенный удар. — Поверь, я действительно не хотела, ты сам настоял. А может быть, это и к лучшему…

Дверь кафе приоткрылась и в образовавшуюся щель заглянул начальник личной охраны.

— Андрей Сергеевич!.. — генерал укоризненно постучал пальцем по стеклу своих наручных часов.

— Уйди! — Дорохов повернулся к Марии Александровне, он тяжело дышал. Было видно, что владевшие им чувства не находят выхода. — Вопрос тебе покажется странным, или даже дурацким, но мне действительно важно знать!.. Помнишь, ты рассказывала о Лорис-Меликове, как сложилась его судьба?

Маша не спускала встревоженных глаз с Андрея. Что-то болезненное и горькое появилось в ее лице: она прекрасно понимала, что с ним происходит.

— Как?.. Как это обычно и бывает в России: с приходом нового государя граф, с его идеями возрождения страны, оказался никому не нужен. Последовала отставка, отъезд за границу, где Михаил Тариелович через несколько лет и умер… — Маша помедлила, потом, как-то очень просто и без всякой связи с предыдущим, сказала. — Знаешь, Андрюша, я тебе очень благодарна, я теперь живу и чувствую по-другому. Не каждая женщина может похвастаться, что любила волшебника…

— Что ты хочешь этим сказать? Неужели ты не понимаешь, что я только сейчас стал настоящим волшебником, только теперь я могу все, вообще все! Подожди немного и ты увидишь, я изменю жизнь людей, все пойдет по-другому…

— Тебе не дадут, если… если даже к тому времени ты захочешь что-то сделать! У каждой игры свои правила. Это в театре свита играет короля, в теперешней России свита играет королем. Волшебник не ты, волшебники те, кто стоит за твоей спиной. В сравнении с ними ты — мелкий, провинциальный фокусник. Впрочем, наших с тобой отношений это не касается. — Маша поправила висевшую через плечо сумочку, нахмурилась. — Неужели ты думаешь, что я любила тебя за твои экстравагантные выходки, за твои возможности? Ты был живой и не боялся жить. Настоящий волшебник — ты уж меня прости, — но настоящий волшебник лишь тот, кто, оставаясь собой, может превратить жизнь любимого человека в сказку. А все остальное!.. — лицо Маши исказила гримаса горечи. — Помнишь, я говорила тебе, что люди тянутся к власти от пустоты собственной жизни, что власть заменяет им все на свете и любовь. Ты помнишь? Мне тогда казалось, что я еще могу тебя уберечь!.. А теперь прости, мне пора!

Мария Александровна обогнула стойку, поднявшись на цыпочки, ткнулась губами в щеку Андрея и направилась к выходу. От дверей она вернулась.