— Вот, нашла на столе в старой квартире! — Маша протянула Дорохову мятый картонный прямоугольничек.

Андрей автоматически взял визитную карточку, прочел под собственной фамилией: «Художник». Когда дверь за Марией Александровной закрылась, наблюдавшая из своего угла продавщица приблизилась к Дорохову, заботливо спросила:

— Может, водички? Я сейчас принесу. У меня и валидол есть, только в халате, в подсобке…

— Что? Воды?.. — Андрей автоматически улыбнулся, сунул визитку в карман. — Нет, спасибо! Мне бы лучше кусочек счастья…

Охранники на улице переминались с ноги на ногу. Генерал стоял у бронированного лимузина и от нетерпенья барабанил пальцами по его черной, нагревшейся на солнце крыше. Автомобильная пробка рассосалась, но гаишники из служебного рвения полностью перекрыли движение по Бульварному кольцу. Какое-то время Дорохов стоял, упершись невидящим взглядом в тонированные стекла ближайшего джипа, потом засунул руки в карманы брюк и пошел по тротуару в сторону Никитских ворот.

— Андрей Сергеевич! — окликнул его генерал.

Дорохов обернулся.

— Оставайтесь здесь, я немного пройдусь.

Начальник личной охраны непонимающе пожал плечами. Машины, выстроившись в цепочку и немного отставая, двинулись следом за Дороховым. Несколько оперативников забежали вперед и как бы неводом прочесывали улицу, напряженно следя за поведением попадавшихся навстречу редких прохожих и вглядываясь в окна домов. У двухэтажного здания, в котором в незапамятные времена находился кинотеатр повторного фильма, стоял, опираясь подмышками на костыли, молодой одноногий мужчина. Пустая штанина его камуфляжной униформы была подвернута, в руках он держал солдатскую фуражку. Дорохов замедлил шаг, приблизился к краю тротуара.

— Деньги есть? — обратился Андрей к высунувшемуся из окна «мерседеса» генералу.

Тот поискал по карманам, набрал несколько крупных купюр. Дорохов сложил их вместе, подошел к солдату.

— Друг, возьми!

Парень на костылях колебался, смотрел то в лицо Дорохову, то на деньги. Вдруг сказал:

— Да пошел ты! — И отвернулся. — У моих друзей кресты на могилах. Ты и меня послал умирать, но я вот, уж извини, выжил…

— Я тебя никуда не посылал! — Дорохов покраснел, напрягся.

— Ну, не ты, так другие, такие как ты. А ты, ты еще пошлешь, тебе тоже понадобится своя войнушка…

Андрей полез в карман, достал сигареты, сунул одну в рот. Солдат перехватил поудобнее костыли, протянул к пачке руку.

— Дай закурить!

С минуту они молча курили. Проходившие мимо люди удивленно оборачивались: у желтой, залитой клонившимся к закату солнцем стены стояли плечом к плечу инвалид на костылях и блестяще одетый мужчина с удивительно знакомым, но хмурым лицом. Тут же, разделенные тротуаром, им противостояли три огромные черные машины с крутившимися на крышах мигалками.

— Слушай, как думаешь, — Дорохов покусал губы, — неужели и правда власть убивает любовь?..

Солдат не ответил, только пожал плечами.

— Ладно! — Андрей выкинул сигарету. — Ты на меня зла не держи. А деньги возьми, пригодятся.

Дорохов сунул сложенные в несколько раз купюры в карман камуфляжной куртки. Маявшийся у «мерседеса» генерал понял жест по-своему, угодливо распахнул заднюю дверцу машины. Дорохов подошел. Черты его лица затвердели, ставшие холодными глаза жестко, в упор смотрели на начальника личной охраны.

— Вот что, генерал, — произнес он с расстановкой, — если я замечу, что кто-нибудь из твоих ребят за мной идет, пеняй на себя. Завтра же всех до одного уволю! Я ясно излагаю?

— Андрей Сергеевич!..

— А теперь, — не слушал его Дорохов, — сажай свою команду в машины, и чтобы я вас не видел! До студии доберусь сам.

Андрей подождал, пока лакированные зады автомобилей и проблесковые маячки скроются из виду, снял пиджак и, перекинув его через плечо, пошел через пустую площадь. На гравии у памятника академику Тимирязеву играли в салочки дети. Веселый и яркий весенний день клонился к вечеру. Дорохов брел по Тверскому бульвару и улыбался. Многие прохожие оборачивались, смутно узнавая подтянутого, изрядно уже поседевшего мужчину, перешептывались: как похож. Не доходя до Пушкинской площади Андрей вдруг остановился, как если бы что-то вспомнив, начал проверять содержимое карманов. Потом отцепил от пояса трубку мобильного телефона и набрал семизначный номер…

Шотландия, по крайней мере, в исторические времена не отличалась жарким климатом, но эта весна выдалась особенно дождливой и холодной. С северо-востока, с моря, дул ровный, пронизывающий ветер, гнал по безрадостно-серому небу громады угрюмых облаков. Окна маленького замка выходили на склон заросшего вереском холма, по которому серой лентой вилась узкая дорога. Пользовались ею редко, а ближайшие соседи и вовсе избегали бывать в этих местах, и не потому, что здесь водились привидения, — а уж, что водились, так это точно, — отталкивала неприветливость и нелюдимость обитателей одиноко стоящих строений красного кирпича. Впрочем, те, кто решался сюда заглянуть, никого и не видели, кроме огромного, всегда мрачного и молчаливого негра, холодно взиравшего на незваных гостей с высоты своего недюжинного роста. Говорили, что хозяин владений, какой-то иностранец, не пользуется даже электричеством, но его самого никто никогда не встречал. Это и понятно, поскольку Нергаль возвращался в свою резиденцию непосредственно из астрала и не имел дурной привычки гулять по заросшим травой и диким вереском окрестностям.

Начальник службы тайных операций зябко передернул плечами, потер, согревая, руки.

— Джеймс, старина, прикройте, пожалуйста, окна и приготовьте нам с Серпиной по кружке хорошего грога.

— Да, сэр! — Огромный негр в белой ливрее и седом парике склонил голову, бросился выполнять поручение.

Нергаль повернулся к тайному советнику.

— Нам ведь есть, что отпраздновать, не правда ли, Серпина?

— Конечно, монсеньер! Я, если позволите, придерживаюсь того же мнения. Под вашим руководством!..

— Ну, полно вам, Серпина! Вы увлекаетесь. Не стоит привносить свойственную людям лесть во взаимоотношения внутри Департамента темных сил, нам и своих проблем хватает. Да! — улыбнулся он, как если бы вспомнил что-то приятное. — Надеюсь, вы меня извинили за то, что пришлось повесить вас в камере? Этого требовала логика взаимоотношений полковника Нергаля с представителем российского Генштаба.

— Ну что вы, монсеньер, для меня это удовольствие! — заверил начальство в своей лояльности Серпина. — Мне не привыкать…

— Вот и прекрасно! А то, знаете ли, люди достаточно болезненно относятся к таким вещам, и я бы не хотел, чтобы мои сотрудники перенимали у них дурные привычки. К сожалению, человеческие слабости заразны и, время от времени приходится менять оперативный состав Департамента, проводящий по долгу службы слишком много времени в нижнем мире грубой материи. Есть и другая опасность! — Нергаль скорбно покачал головой. — Сущность человека так устроена, что, какое бы учение ни посылалось ему свыше — будь то христианство или буддизм, — он все равно низведет его до рутины и догмы, приспособит к своим будничным представлениям и нуждам. В свое время, на заре цивилизации, Департамент темных сил немало потрудился, чтобы развить у людей эту способность, но теперь существует угроза, что и наши оперативные сотрудники станут каждое поручение выворачивать наизнанку с максимальной для себя выгодой. Я не имею в виду вас, но этот… — черный кардинал нетерпеливо прищелкнул пальцами, — Шепетуха! — он просто-таки забывает, зачем послан на Землю. Такое впечатление, что ему доставляет удовольствие жить человеком среди людей.