Ольга подняла на меня взгляд.

– Хоть мы и говорим об ограничениях на строительство стратегических предприятий, без индустриализации Ромеи нам не обойтись. К тому же городским переселенцам надо же где-то работать. Да и не возить же все из России, так ведь никакого транспорта не хватит, не то что на доставку массы новых переселенцев, но и на снабжение тех, кто уже прибыл сюда.

Я согласно кивнул. Да, тут есть еще один интересный момент – все, что построено в Ромее, построено вне российской юрисдикции и вне российской же бюрократии. И если на начальном этапе разница невелика, то после войны, когда в России пройдут выборы и начнется реальное разделение властей, Ромея останется островком самодержавия, где действуют только императорские законы. В том числе и в сфере налогообложения и прочих офшоров со свободными экономическими зонами.

– Хорошо, ваше высочество, я услышал вас и внимательно изучу ваши рекомендации. Благодарю вас.

– Господин Шухов представил проект строительства радиотрансляционной башни в Константинополе. Согласно его предложению, предполагается построить башню ниже московской. Всего в 150 метров. Вот расчеты, государь.

Беру папку и просматриваю ее содержимое. В принципе, насколько я понимаю, у Шухова было два проекта – основной в 350 метров высотой, который сейчас строится в Москве, и вспомогательный, который был в два с лишним раза ниже, и который результате и был построен в моей истории.

– А почему господин Шухов не обратился в Министерство информации?

Ольга улыбнулась (впервые за весь доклад):

– Насколько я поняла, он направил свой проект и господину Суворину, и мне.

Усмехаюсь.

– Понятно. Так вам скоро и господин Циолковский писать начнет.

Вероятно, история лишилась потрясающего кадра, когда некому было сфотографировать мою изумленную физиономию, после того как сестра протянула мне бумагу, на которой я разглядел знакомую подпись.

– Эмм… И что там?

– Предложения по организации международной конференции по Марсу.

Я лишь крякнул. Вот же ж неугомонный мужик! Нашел время!

Ромея. Мраморный остров. Резиденция императора. Квартира их величеств. 18 сентября (1 октября) 1917 года

Мне снился ангел.

Я был уверен, что это сон.

Не может ангел петь наяву.

Не уходи, мой прекрасный сон, не уходи, мой ангел!

Но сон предательски ускользал, заставляя душу томиться в ожидании пробуждения.

Вот ветерок скользнул по моей щеке, заставляя ресницы предательски вздрогнуть.

Утро наступило.

Сон ушел.

Ангел остался.

Таращусь в потолок, пытаясь определить источник пения. Да уж, я, пожалуй, еще не все видел и слышал в этой жизни. Накинув на себя халат, отправляюсь на поиски ангела.

Серебряный голос плыл над островом и морем, обращаясь к рассветному солнцу. Солнцу, которое вот-вот должно было явить свой лик из-за горизонта. Вероятно, так же пели в этих местах древние, поклоняясь дневному светилу, как божеству. Но сегодня само Солнце было лишь визуальным символом Той, в чей адрес звучал сейчас ангельский голос.

Солнечный диск показался из-за горизонта, и Маша, допев свой гимн, замолчала.

Ветер развевал ее платье и волосы, но она все еще была там, в своей песне.

Сказка закончилась?

– Я тебя разбудила?

Маша стояла не оборачиваясь, прекрасно понимая, что кроме меня тут никого быть не может.

– Ты разбудила не меня одного. Вместе со всеми жителями острова ты разбудила солнце.

– Прости.

– За что? Это было лучшее пробуждение в моей жизни.

А кто недоволен, что его разбудил на рассвете прекрасный голос императрицы, пусть напишет жалобу в мою Канцелярию. Я уж разберусь с каждым. С каждым сигналом. И позабочусь, чтобы впредь их будил другой голос. Не такой ангельский.

Маша все так же стояла, глядя в рассвет, и я понимал, что любые слова и касания сейчас будут лишними. Волшебство момента. Симфония.

– Я проснулась, когда еще было темно. Ночь. Лишь лампадка у образов. И, поверишь, я вдруг испугалась – взойдет ли солнце? Наступит ли новый день? Глупости, конечно, но… Я глупая, да?

Она стремительно оборачивается и попадает в мои объятия. Целую ее висок.

– Нет, любовь моя, ты точно не глупая.

Царица и прочих земель императрица шмыгнула носиком, прижимаясь щекой к моему плечу.

– Я не знаю, что на меня нашло. Но почувствовала, что песней должна приветствовать новый день и восславить Богородицу. Меня назвали в честь нее, и она дает мне силы. И я запела. Я никогда так не пела. Никогда. Словно сияние разлилось вокруг меня. Веришь?

– Да, моя радость, верю. Я сам это видел.

Она подняла голову и заглянула мне в глаза.

– Правда?

– Да.

Германская империя. Берлин. Большой Генеральный штаб. 1 октября 1917 года

– Что ж, воистину наступают решающие дни, Эрих. Итог Великой войны в твоих руках. Судьба рейха поставлена на карту, и мы не имеем права дрогнуть.

– Да, Пауль, я понимаю. Мы нанесем им смертельный удар.

– Удачи, Эрих. Я верю в нашу победу.

– Благодарю, Пауль. Мы победим.

Гинденбург и Людендорф пожали друг другу руки. Один оставался, другой уезжал. Каждый должен был выполнить свой долг. Каждый на своем месте.

Великая игра вступала в свою решающую фазу.

Ромея. Мраморный остров. Резиденция императора. Квартира их величеств. 18 сентября (1 октября) 1917 года

Закатное солнце клонилось к горизонту. Где-то внизу волны накатывали на берег в своем вечном движении. Прекрасная погода, отличный вечер, грядет романтическая ночь.

– И как мы объясним это народу?

– Суворин обыграет все это в самом лучшем виде, могу тебя уверить в этом.

– Я понимаю. Но все же, как?

Маша нервно теребила край салфетки. Вечер не был томным. Все было сложно.

Я нехотя ответил:

– Как вариант, можем сказать, что тебе было видение…

– Видения не было.

– Ну, как вариант.

– Видения не было. Я не стану это говорить.

Да, проблема. Маша искренне верует и не станет лгать в этом вопросе.

– Ну, хорошо, не было видения. Ты можешь принять обет или что-то такое, что потребует от тебя соблюдения ограничений.

Она с сомнением смотрит на меня.