скрывать свою суть. Я не чувствовал от него ничего потустороннего. Единственное, что напрягало – глаза. Слишком умные, цепкие, не подходящие его облику. Точно душа и тело принадлежали разным созданиям. Глаза расчетливого зверя, а тело безумного старика.

– Попробуем описать, – решил я. Было ощущение, что в затылок чем-то кольнуло, точно кто-то прожег меня взглядом. Крайне неприятно. В какой-то степени даже болезненно.

Обернулся.

Никого.

Видимо становлюсь слишком мнительным. Другого объяснения у меня нет. Все же мой дом больше похож на крепость. К тому же Тень оберегает его. Ее рисунки еще никогда не подводили.

Руки, бьющиеся в стекло. Им не прорваться. Не пройти. Почему же тебе так страшно?

Тоша скептично хмыкнул. А что еще делать? Других предложений ведь нет? Тогда нечего и возмущаться.

Он же демонстративно, словно во всем был виноват только я один, вытащил дневник из середины стопки и углубился в чтение. На обложке была изображена ветвь гинкго, оплетённая драконом. Несгибаемое дерево, пережившее бомбардировку, соединенное с символом силы и удачи, дарующим влагу. Совсем не близко с тем, что мы ищем. Холодно, Антоша, холодно.

Он погрузился в атмосферу Китая, где дед пробыл довольно недолго. Он был там только гостем. Впрочем, как и в любой стране, где ему довелось побывать. Однако не везде у него были те, с кем он мог провести время и рассчитывать на помощь. В Китае такие люди были или даже есть. Те же его знакомые из Датуна, что водили его на Хэншань.

Там же он видел драконов.

Я усмехнулся, погладив котю, перешедшую ко мне. Она подставила мне голову и замурчала, устроившись на моих ногах. Интересно, когда она скинет свою кошачью шкуру, придет ли навестить меня? Или забудет после своих девяти жизней?

Но мне бы хотелось посмотреть, какой она станет. Моя котя. Безымянная и самая родная.

Существо без имени неполноценно. Так говорил дед. Но забыл сказать, что с ним оно беззащитно.

Если привязаться к кому-то, то потом будет очень больно.

Печально улыбнулся и взял ее на руки, как ребенка.

***

Вскоре Тоша ушел. Ему нужно было идти заниматься своим немецким, чтобы впечатлить Верочку. Хотя я сомневаюсь в успехе данного мероприятия. Лучше бы он просто попробовал с ней поговорить. Узнать ее, как человека, а не восхищаться образом.

Но кто меня будет слушать? Это же так сложно – общаться, а не вздыхать на расстоянии.

Правда, я не знаю, как бы вел себя, если бы был влюблен сам. Не зря же англичане сравнивают любовь с падением с лестницы. Да и влюбленность у них тоже звучит, как «упасть в любовь». Проницательно и в самую точку. В яблочко.

Ты чувствуешь настолько сильно, что подкашиваются ноги. Твое сердце стучит невероятно громко, а любое прикосновение прошибает, как удар тока.

Всего лишь химия или нечто большее?

Я завалился на пол и вытянул руку вверх, растопырив пальцы. Когда-то я слышал, что людей, которые должны быть вместе, связывает невидимая красная нить. Она может запутаться или растянуться, но никогда не порвется. Сколько бы лет не прошло, но те, кто предназначен друг другу, обязательно встретятся.

Вот только никто не говорил, что они будут вместе. Столько факторов вокруг, которые необходимо учитывать. Столько людей, мнений, обид, тенденций. Кто-то бежит за властью, кто-то за популярностью, а кто-то за модой. Чувства обесцениваются и становятся лишним грузом.

Нужные друг другу люди встречаются, в них вспыхивает пламя. Но один из двоих его тушит, если не оба. Ты найдешь себе другого, кого-то лучше… Так скажет самый нужный на свете человек.

Я сжал ладонь в кулак.

Бах. И алая нить рвется.

Еще где-то читал о тринадцати жизнях. То есть о том, что каждому человеку дается ровно тринадцать раз быть живым. Рождаться, жить, умирать и перерождаться, чтобы начать все с начала, но с некоторым грузом. В первую жизнь мы приходим чистыми, наша книга еще не запачкана. В последующие мы ступаем с уже написанными страницами и привёрнутым листом, где начинается новая глава. Мы не помним, кем были, но платим за свои ошибки и ищем того, кого любили. В каждой жизни нам нужен лишь один человек. Тот самый, которого впервые полюбили. Возможно, мы встретили его не в первой и даже не во второй жизни, но после того, как увидели, точно не забудем, ведь сердце помнит, лишь оно одно зорко.

Но как же, наверное, больно полюбить в первую жизнь того, кто проживает последнюю.

Хорошо, что это всего лишь легенды.

Вздохнул и сложил руки на груди.

Деда все нет, а скоро наступит ночь. Город уже медленно погружался в сон, поддаваясь напору прохлады и уютных желтых фонарей. Где же старик мог задержаться? Раньше он так не исчезал. Да и я понятия не имею, к кому он мог пойти на ночь глядя.

Только я о нем подумал, как раздался телефонный звонок. Дед? Это ведь он? Кто еще мог звонить?

– Да? – я поднял трубку домашнего телефона. Номер незнакомый. Странно. Кинул беглый взгляд на телефонную книгу. Может, у деда он записан? Однако листать ее нет ни желания, ни времени.

– Да, Саша, это я, – уставший голос деда. На фоне невнятный шум. Похоже, что чьи-то голоса. А может мне это все мерещится, и там нет ничего. Но почему-то мне кажется все знакомым. Напоминающим то место, где собираются коллекционеры, торгуют и едят.

– Ты где пропадаешь? – тут же накинулся я. Ведет он себя слишком странно. Непривычно. – Что вообще с тобой происходит? Объясни! Пожалуйста…

– Тише, Александр, – строго цыкнул он. – Тише. Не изображай наседку, тебе не идет. А творятся дела, в которые тебе не следует совать свой нос. Не дорос. Мал еще и не опытен. Вернусь завтра, максимум послезавтра. Тогда решу, что с тобой делать. Главное сиди дома. А еще лучше очерти вокруг себя соляной круг. Возьми…Черт.

Погодите. Что? Я опешил.

– Со мной? Я мал?! Опыт? А где мне его взять, если ты постоянно уходишь от ответа? Где ты? – он издевается? Я разозлился и чуть не сорвался на крик, но вовремя закусил губу.

– Слишком мал и глуп. Лезешь раньше срока в печь, а потом удивляешься, что обжигаешься. Ты совершенно нестабилен. Так что единственное о чем я жалею в жизни – это то, что рассказал тебе об этом, обо всем. Нужно было мне слушать Сонечку, и тогда бы ты вырос нормальным человеком.

– А сейчас я какой? Неправильный? Сумасшедший? – огрызнулся я. В моей груди полыхал недобрый огонек,