Спустя четыре недели врачи отключили его от аппаратов жизнеобеспечения и перевели в НРГ на другом конце города, где отмеченная наградами команда терапевтов стала помогать ему восстанавливать умственные способности, долгосрочную память и моторные навыки. Чем больше он оживал и набирался сил, тем более отчетливо в его памяти проступало прошлое и тем лучше он управлялся со своими мышцами: удерживал равновесие, стоя на месте, ходил по неровным поверхностям, держал зубную щетку, одевался и ел самостоятельно.

Но на этой дороге были и ухабы. Речь Квентина, его способность принимать решения – известная как «функция организации» – и память о днях, предшествовавших перестрелке, были в значительной степени снижены. Поначалу он как будто не догадывался о своем состоянии. Но чем здоровее становились его разум и тело, тем больше волновала Квентина его ограниченность. Особенно его тревожили афазия и амнезия. Когда он пытался составить из слов предложения или заполнить очередное белое пятно в памяти, он расхаживал по палате, как тигр, бормоча что-то себе под нос. Порой, когда его навещала Ванесса, он отказывался с ней говорить.

Однако для Ванессы самыми тяжелыми оказались не сложности выздоровления Квентина, а депрессия, в которую он впал, когда она сообщила ему о смерти отца. Он много раз спрашивал о Дэниеле. Но Ванесса уходила от ответа, как в разговоре с ребенком. «Он сейчас в другом месте», – говорила она ему. В начале второй недели реабилитации доктор Гринберг посоветовал ей не заходить слишком далеко в поддержании этой иллюзии. Поэтому она собрала в кулак все свое мужество и рассказала ему правду. Его реакция подтвердила ее самые худшие опасения. С болью в сердце она наблюдала, как исказилось его лицо, как открылся рот, а глаза погасли, когда он погрузился в другую кому – кому души.

На два дня Квентин потерял всякий интерес к человеческому общению. Он все время лежал в кровати, закутавшись в одеяло, и ни на кого не обращал внимания. Музыка его не успокаивала. Как и послания Ариадны. Ванесса поговорила с терапевтами, ища способ спасти его. Они посоветовали ей набраться терпения и не беспокоить его: со временем он вернется к ней. В какой-то миг она поняла, что он борется не только с горем. Он боролся и с чувством вины из-за того, что выжил сам и что не мог вспомнить, как умер Дэниел.

И тогда Ванессу осенило: чтобы Квентин снова вышел из тьмы на свет, он должен найти способ похоронить отца. Для этого она взяла все открытки и письма Дэниела и прочитала их Квентину. По открыткам можно было проследить маршрут их заходов в порты в Вест-Индии, Панаме и на островах Южнотихоокеанского региона. Первые письма Дэниел написал на Раротонге, самом большом из островов Кука, после того как Квентин познакомился с Ариадной. Когда Ванесса воскрешала воспоминания Дэниела, произнося их своим голосом, они становились нитями, сплетающимися в ткань искупления Квентина.

Он снова начал разговаривать, чтобы дополнить рассказы Дэниела, вставить подробности, которые упустил отец. Он попросил Ванессу еще раз перечитать письмо с Раротонги, а потом рассказал ей об Ариадне, о тех днях, когда они объезжали остров на мопедах и пересекали горный хребет, о ночах, когда они гуляли по пляжу под звездами, разговаривая обо всем на свете. Врачи сказали ей, что такая открытость является симптомом травмы мозга. Но она относилась к этому как к дару, ибо впервые в жизни у нее появилась возможность беспрепятственно заглянуть в его душу.

Спустя неделю, во время сеанса терапии с доктором Гринбергом, Квентин заговорил о похищении. Его воспоминания были зачаточными, путаными, но нейрофизиолог подхватил их и стал развивать, оценивая при этом связность его рассказа и способность отвечать на вопросы. Через какое-то время доктор рассказал ему о следователях, которые хотели поговорить с ним. Квентин согласился на это, и доктор Гринберг устроил их встречу.

* * *

Добравшись до госпиталя, Ванесса оставила машину в гараже и через фойе вышла к лифту. Вскоре она оказалась на этаже Квентина и прошла по коридору к его палате. Доктор Гринберг встретил ее у двери. Веселый человек с лысеющей головой и неряшливой бородой, он больше походил на лесоруба, чем на эксперта-невролога, но это лишь подчеркивало остроту его ума.

– У него хорошее настроение, – сообщил доктор. – Первую встречу я ограничу тридцатью минутами. Агентов я уже предупредил. Они могут исследовать его поверхностные воспоминания, но я не хочу, чтобы они углублялись, пока мы не увидим его реакцию.

– А вы где будете? – спросила Ванесса, чувствуя смутное волнение.

– Внизу, в зале. Если вам не понравится, как идет разговор, можете в любую секунду его прервать. – Он прикоснулся к ее плечу. – Все будет хорошо.

Когда он ушел за следователями, Ванесса открыла дверь и увидела, что Квентин сидит на кровати и смотрит телевизор. Он был в джинсах, кедах и толстовке с эмблемой Военно-морской академии, длинные волосы были собраны сзади в хвостик.

Она поцеловала его в лоб.

– Здравствуй, милый. Как дела?

Секунду он смотрел на нее, потом улыбнулся. Врачи называли это «отставанием мозга». Его мозгу требовалось несколько секунд, чтобы приспособиться к чему-то новому.

– Привет… мам, – сказал он, делая небольшие неуверенные промежутки между словами. – Все… в порядке. Хочу… покончить с этим.

– Я знаю, – ласково произнесла она. – Ты справишься. Просто не спеши. Если чего-то не вспомнишь – ничего страшного.

Его взгляд переместился на кровать, он потер край одеяла, как всегда делал, когда нервничал или расстраивался.

– Я… расскажу им… что знаю.

Ванесса поставила рядом с ним стул, еще два придвинула к изножью кровати. Потом выключила телевизор, села и сжала его руку. Через минуту в дверь постучали и доктор Гринберг ввел в палату агентов. Она знала их, поскольку именно они допрашивали ее. Бен Хьюитт – адвокат, выпускник Гарварда, оставил доходное место в Нью-Йорке, чтобы «заняться чем-то полезным для разнообразия». Карлос Эскобидо – противоположность Хьюитта, трудяга и заядлый курильщик, сажал наркодилеров и донов мафии, пока события 11 сентября не заставили его присоединиться к федералам и начать охотиться на террористов. Оба были в повседневной одежде – в рубашках и свободных брюках. Пожав руку Квентину, он сели и поставили цифровой диктофон на кровать.

Первым заговорил Хьюитт.

– Квентин, – начал он, – хочу сказать тебе: мы понимаем, через что ты прошел, и сочувствуем тебе. Мы постараемся не усложнять дело. Несколько вопросов сегодня, может, несколько вопросов завтра. Не возражаешь?

Квентин обдумал услышанное.

– Я расскажу… что помню.

– Это все, о чем мы просим. – Хьюитт откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. – Ты помнишь, как пираты попали на борт яхты? Можешь рассказать, как это произошло?

Квентин отвернулся от Хьюитта и уставился на стену.

– Был вечер, – хмурясь, начал он. – Или утро… Темно было. Я… дежурил… И заснул. Услышал выстрелы… Потом пришел папа… Поднялся снизу. Мы не сопротивлялись.