В тебе нет ничего особенного.

Нова даже не пыталась просить мачеху о милосердии относительно брака. Знала, что это безнадежно. Но она молила своего отца. Тот ответил, что брак с деревенским старейшиной – большая честь для нее.

– Я же должен кому-то тебя передать.

– В смысле продать.

Заяк не давал пощечины. Этой остротой Нова заработала себе удар слева. Зато не кулаком – но даже кулак был бы милее, чем его слова:

– Он заплатил бы больше за Кору.

Нова рассмеялась ему в лицо:

– Это он тебе сказал? Старый дурак никогда нас не различал! Он просто торговался, а ты на это купился.

Заяк пришел в ярость, ведь это правда, но львиная доля его ледяного неудовольствия перепала Нове, а не Шергешу, прямо как год назад, когда Мезартим забрал Кору, не оставив компенсации. По какой-то причине Заяк решил – хотя Нова так и не рассказала, что произошло в корабле, – что это ее вина. Каждый раз, когда он смотрел на нее, Нова вспоминала его дар. Он превращал все в лед, пускай и не очень хорошо. Забавно. Ему даже не нужен был дар, чтобы заморозить ее до самых костей.

Как бы там ни было, дело сделано. Шергеш расплатился сполна – не овцами, не шкурами и даже не сушеной рыбой, а настоящими имперскими монетами. Нова знала, где он их хранил. На прошлой неделе, ночью, пока все спали, она вынесла их из дома и покатала на ладони: пять бронзовых монет с ликом императора. До чего странно держать свою цену у себя на ладони.

Мужчины решили между собой, что столько стоит мое тело и пожизненный труд.

Единственная причина, по которой Нова была до сих пор не замужем, потому что Скойе уговорила оставить ее на время Убоя, чтобы выбить из нее последний сезон работы. Не то чтобы ей это сильно помогло.

– Если это лучшее, на что ты способна, – мачеха наклонилась вплотную, обдавая своим дыханием, смердящим рыбой, и ткнула Нову багром, – то я отдам тебя прямо сейчас. Пусть он выбивает из тебя всю дурь или заставляет отрабатывать свою цену.

С этим женщина развернулась и ушла. Нову трясло. Она посмотрела на море. На мелководье плескались акулы, обезумевшие от запаха крови, столько мяса лежало за пределами их досягаемости. Если она зайдет в воду и двинется на глубину, сколько времени им понадобится? Насколько будет больно? Онемеет ли тело от ледяной воды, прежде чем хищники разорвут ее на куски? Или она утонет раньше? Имеет ли это какое-то значение? Все равно это займет от силы пару минут. Наверняка зубы акул принесут меньше боли, чем чувства, которые поглощали ее сейчас.

А что потом? Что будет дальше? Существует ли жизнь после смерти или только вечная пустота? Загадка. Как говорится: те, кто знает, сказать не могут, а те, кто может, не знают.

В сердце Новы загорелся маленький огонек. Ее охватила странная легкость. Она увидела со стороны, как делает это, – шажок за шажком в смертельные воды. Почувствовала холод вокруг лодыжек, после – голеней. Даже уверилась, что это действительно происходит, пока не раздался крик Скойе:

– Да поможет мне Такра, ты до сих пор там стоишь? Тебе что, мозг повредили внутри того корабля?

Нова моргнула. Она по-прежнему находилась на пляже. Ей почти стало жаль. Девушка послушно повернулась к мачехе. Другие женщины бросили свои дела, чтобы послушать. Одна сочувственно покачала головой – но не из-за Скойе, а из-за Новы.

– Не знаю, как ты ее терпишь, – сказала другая.

– Я и не терплю, – ответила Скойе. – Никогда.

– Только посмотрите на нее, – подала голос еще одна. – Неудивительно, что ее не забрали.

– Она думала, что окажется такой сильной, – фыркнула Скойе, – а они выплюнули ее, как хрящ.

Женщины решили, что ее дар оказался слабым, как у всех. Полагали, что она такая же, как они.

Нова совсем не такая.

– Вы ошибаетесь, – прорычала она. – Может, они меня и выплюнули, но не потому, что я слабая. Меня оставили, потому что я слишком сильная. Слышите? – Девушка оглянулась. – Они оставили меня, потому что боялись. И вам советую.

Нахмуренные лбы. Издевательский смех. Никто ее не боялся. Она выглядела как безумная. Скойе с отвращением покачала головой.

– Хватит устраивать трагедию. Ты считала себя особенной, и зря. Пора с этим смириться.

Нова посмотрела на этих злобных женщин в крови и вытащила улыбку из глубокого тайника внутри себя. Это улыбка девушки, которую загнали на край мира, готовой развести руки, как крылья, а дальше взлететь или упасть.

– Я особенная, – сказала она со страстью, добытой из тех же глубин. – И однажды вы об этом узнаете.

Слова походили на клятву, и Нова хотела ее исполнить. Море всегда поблизости – ледяное, надежное, полное зубов. Если понадобится, она к нему вернется. Но не сегодня.

После Убоя, в то время как сайры объедали кости уулов, а стаи мух умирали от первых зимних заморозков, Нова вышла замуж за Шергеша – или ее выдали за него; церемония не требовала согласия невесты. Тем утром, до начала, она спустилась к пляжу. В подвенечном платье, среди скелетов и кружащих стервятников, она замерла и задумчиво посмотрела на море.

Акулы покинули мелководье. Скорее всего, она утонет прежде, чем они до нее доберутся. Если вдохнуть воду, все закончится быстро и почти безболезненно.

Подобные фантазии были лишь игрой. Нова не собиралась этого делать, но таким образом успокаивала себя. Каждый день ей помогала мысль, что у нее есть такая возможность.

Она вернулась по извилистой тропке и в одиночестве пошла на свою свадьбу. Никто не боялся, что она не появится. В конце концов, куда ей идти? На протяжении всей церемонии, где ей не предоставили и слова, Нова смотрела на мужчину, купившего ее за пять монет. Смотрела безо всякого выражения, почти не моргая, ни разу не улыбнувшись, и мысленно обращалась к нему, будто они вели разговор:

Некоторые вещи нельзя купить, старик, ни за пять монет, ни за пять тысяч.

И:

Я не та, кем ты меня считаешь. Я – пират. Что ты на это скажешь? Ты в курсе, что я украла силу у кузнеца из Мезартима?

Он боялся меня.

Я видела.

Он ударил меня.

Я помню.

Ненавижу его.

Ненавижу тебя.

Я не боюсь его.

И не боюсь тебя.

Если повторить это много раз, станет ли это правдой?

Я не боюсь тебя, не боюсь.

Я. Не. Боюсь.

Шергеш плевать хотел на ее тяжелый взгляд. Позже он погрузил комнату в кромешную темноту, чтобы не видеть, открыты ли у нее глаза. А они были открыты, все время, и он чувствовал ее взгляд, как она чувствовала вес его тела и тошнотворное дыхание у себя на лице.