— Гвардейцы! Я не буду читать вам текст боевого приказа, — обращается к нам генерал Виноградов. — По вашему виду можно догадаться, что цель для вас ясна. Я только хочу заметить, что командование армии поручило выполнение этой почетной задачи лучшим из лучших — вашей гвардейской Краснознаменной дивизии! Командир дивизии, в свою очередь, принял решение поручить эту операцию вашему полку. Кто из вас пойдет самым первым, решит командир полка.

Гвардейцы! Перед вами Берлин. Все свое умение, всю свою силу, всю ненависть к врагу вы должны вложить в удар по логову фашистского зверя. Пусть враг поймет, что нас не остановить, что ему не уйти от расплаты. Вспомните слова Верховного Главнокомандующего Сталина, сказанные им еще в сорок первом году: «Будет и на нашей улице праздник!» Этот праздник пришел! Вперед, гвардейцы! На Берлин!..

— Ура!.. Ура!.. Ура!..

Это кричим не мы, это кричат наши сердца, это голоса погибших товарищей, за смерть которых мы клялись отомстить…

— Ур-ра! Даешь Берлин!.. Это кричат замученные в лагерях смерти, чей пепел стучит в наши сердца…

— На Берлин! — кричу я.

— На Берлин! — кричит гвардии старший лейтенант Федор Маслов. Ему предоставлена честь открыть счет нашей мести вражеской столице. Советский летчик, лишившийся в бою левой ноги, простой рабочий парень, первым из нас понесет на своих крыльях возмездие!

— Вперед, на Берлин!..

* * *

Дни существования Третьего рейха исчисляются уже часами: бои идут в Берлине, вблизи рейхстага, в Трептов-парке.

На моем боевом счету девятьсот девяносто пять боевых вылетов, но командиру дивизии генералу Рассказову, наверное, хочется, чтобы я стал дважды Героем, и если хоть один вылет выпадает на дивизию, то он достается мне.

— Связали меня с тобой черти, — ворчит Николай, мой боевой штурман и старый друг. — Вся дивизия сидит, а тут…

Что «тут», он не договаривает, но мне ясно. Война вот-вот окончится, кому же хочется сейчас умирать. Я понимаю тебя, Коля, но мы солдаты, и смотреть в глаза смерти нам не впервой. Конечно, лучше бы выжить…

Летим на запад, севернее Берлина. Нам поручено разобраться в обстановке и нанести на карту расположение войск — своих, союзников, немцев. Задание непростое. Все сейчас так перепутано.

Ночь светлая, лунная. Откуда-то из синевы неба над нами повисает темный силуэт «Хеншеля». Он идет параллельным курсом выше нас на какие-то две сотни метров. Наверное, не видит нас. Иначе… У него отличная позиция для атаки.

— Николай! — окликаю штурмана. — Возьми гада в перекрестие!

— Чего орешь, — спокойно отвечает штурман. — Давно держу на прицеле!

— Так какого черта? — не успокаиваюсь я.

— Пусть летит, — миролюбиво отвечает Николай. — Скоро конец…

— Ну и черт с ним, — соглашаюсь я. — Пусть живет!

Выполнив задание, возвращаемся на аэродром. Против ожидания он буквально расцвечен посадочными огнями.

— Во, иллюминация! — восторгается Николай. — Пока мы летали, война, наверно, закончилась!

— Похоже, — соглашаюсь я и разворачиваю самолет на посадку.

Все ближе наплывают огни старта, в луче прожектора уже можно отчетливо рассмотреть каждую травинку поля — и вдруг желтые светляки выкатываются откуда-то сзади и втыкаются в землю прямо перед носом самолета.

— Справа в хвосте «мессер»! — кричит Николай.

Бросаю самолет из стороны в сторону. По направлению стрельбы Николая догадываюсь, что истребитель заходит для повторной атаки. Круто разворачиваюсь к ближнему лесу, где сосредоточены наши зенитки. Их дружные залпы и очереди нашего пулемета заставляют «мессер» уйти.

Рано мы с тобой, Коля, войну похоронили. Она еще огрызается.

Мы базируемся в небольшой деревушке Вельзикиндорф, всего в шестидесяти километрах от Берлина. Красная черепица крыш, пышная кипень цветущих садов, маленькая кирха со старым органом, домик сельского патера, увитый плющом и диким виноградом… Видимо, это последняя наша стоянка на дорогах войны.

Лишь изредка вылетаем на бомбардировку Берлина и его западных предместий, но и когда нет вылетов, все экипажи в состоянии боевой готовности: у всех на памяти прорыв немецкого гарнизона из Познанской крепости. Бои идут в Берлине!..

А весна действует вне зависимости от военной обстановки на фронтах. Уже жара, плотно осевшая на землю днем, не покидает ее и к ночи. В распахнутое окно слышно протяжное мычание коров бауера, в доме которого разместилась наша эскадрилья. Едва ощутимое дуновение ветра приносит аромат каких-то незнакомых цветов, сонно бормочут под крышей сарая голуби, навевая дрему, и у меня сами собой закрываются веки. Но спать нельзя: полк каждую ночь находится в боевой готовности.

— Приляг, — советует мне Алексей Теплинский, адъютант эскадрильи, с которым мы занимаем одну из четырех предоставленных в наше распоряжение комнат. — Сними гимнастерку, сапоги. Отдыхай. В случае чего толкну.

Наверно, я уснул, и мне опять приснилась война с ревом моторов, грохотом выстрелов и дикими воплями фрицев, идущих в атаку…

Просыпаюсь и слышу врывающиеся в открытое окно звуки близкого боя: пистолетные выстрелы, трескотню автоматов… Яркие вспышки ракет освещают двор.

— Эх! Послушал тебя!.. — только и успеваю сказать Алексею. Хватаю ремень с пистолетом, пристегиваю его прямо поверх голого живота, всовываю ноги в сапоги и через окошко выпрыгиваю во двор. За мной в таком же виде выскакивает Алексей. Между кустами сирени пробираемся на улицу, навстречу стрельбе. И вдруг слышим:

— Ура! Капитуляция! Конец войне!

И сразу же становится ощутимым конец нашего долгого пути. Теперь уж нам не обязательно надевать свои солдатские мундиры, и все мы, кто в чем есть, собираемся в нашей комнате.

Рассаживаемся на кроватях и подоконниках и пьем неизвестно каким путем добытое Алексеем вино — кислый мозель. И совсем не хочется спать, мы говорим, перебивая друг друга, и каждый из нас вспоминает что-то такое, что уже находится там, позади, в военном времени. Приходит Яша Ляшенко и приносит старую гитару Бориса. Под его тонкими пальцами тихо рокочут струны, а Иван Шамаев ломающимся баритоном затягивает песню. Прежде я ее не слыхал. Может, это экспромт, а может, он сочинил ее давно и берег для сегодняшнего дня.

Ура! Ура! Война закончена! По приказу командующего наш полк вылетает в Москву для участия в воздушном параде, посвященном празднику Дню Победы!

К сожалению, из-за плохой погоды воздушный парад не состоялся. А мне даже не удалось долететь до Москвы: из-за отказа мотора произвел вынужденную посадку на лужайке у какой-то деревушки близ железной дороги Брест — Варшава. Как мне пригодилось тогда знание польского языка! Без денег, в чужой стране, я смог добраться до Праги (предместья Варшавы), где тогда находилось представительство СССР, и через него связаться со службой тыла 16-й воздушной армии и попросить помощи.