— А что касается арфы... — листал он страницы. — Она где-то здесь...

Склонившись вместе, совсем близко, один возле другого, ближе, чем позволяет любая телесная близость, Елена и Адам одновременно читали все, что он записал о музыкальном салоне и стройном инструменте, об окнах и виртуозе-ветре...

— Не совсем так, как у Анастаса Браницы... Я выделил самое важное... Вот, стулья забыл... — извинился он, когда оказалось, что им негде сесть.

— Не важно... — она опустилась прямо на пол.

— Видите это переплетение... Может быть, я не вполне точно сумел описать все тона... — присоединился он к ней.

— Простите... — произнесла она как могла тихо и прислонилась головой к его плечу.

Адам Лозанич не решился что бы то ни было добавить, чтобы не нарушить единство, о котором он столько мечтал.

О том,

как

кое-что —

закончилось

и как

кое-что

другое —

началось.

Наталия Димитриевич умерла во вторник утром на террасе дома Анастаса Браницы. Она не могла больше вспомнить ни единого слова, около четверти часа молчала, не отводя взгляда от линии горизонта, кажущегося места соединения земли и неба. А потом перестала ждать, но пейзаж еще некоторое время отражался в ее открытых спокойно-зеленых глазах...

Это случилось в то утро, когда Сретен Покимица, собрав букет поздних трагически красных полураспустившихся роз, намеревался признаться ей, кто он такой на самом деле, намеревался просить ее о прощении, сказать ей, что все, что он делал, он делал с самыми лучшими намерениями, из любви, ради нее. Вместо этого он смог только протянуть руку и закрыть глаза Наталии, укрыв все, что в них отражалось: французский парк, очертания разветвляющихся дорожек", кроны столетних дубов, далекую стаю птиц, всю окрестность и свое собственное печальное лицо, самого себя. Потом он сошел вниз, к клумбам, покаянно опустился на колени и занялся цветочной рассадой...

Семья, сопровождаемая тенью, никогда больше не появлялась на страницах романа Анастаса Браницы. Так же как никогда не выяснилось, откуда они пришли, навсегда осталось неизвестным, куда они делись. Может быть, Стоны забились в какую-то другую расщелину повседневности, пытаясь спрятаться от своей несчастливой жизни.

Владельцы экземпляра книги, переплетенного в холодную кожу под названием сафьян, в то же самое утро, вопреки обыкновению, появились на кухне, некоторое время оттуда доносились крики, а спустя всего два часа добрая кухарка Златана очутилась на одном из белградских перекрестков без всяких документов. После пятидесяти лет отсутствия в действительности, она толком не понимала, где оказалась и куда ей деваться, а вечером ее доставили в ближайшее отделение милиции, и так как никто не знал, что с ней делать, той же ночью ее поместили в соответствующее заведение для бездомных.

— Сколько же вас здесь?! Что же, значит, и вас не хочет принять ни один роман?! — одинаково громко спрашивала она и у прохожих и, позже, у обитателей ночлежки.

Тем временем владельцы книги прошли в стеклянный павильон, где их ждала безусловно неприятная неожиданность. Бюст из куска порфира ничем не напоминал жену заказчика, он был точнейшим изображением той самой девушки, Елены. Когда пара направилась к Адаму, чтобы выяснить, что все это значит, они застали дверь его квартиры на улице Милована Миловановича открытой, а внутри обнаружили некоего Мойсиловича.

— Я отказал ему, сегодня утром он съехал. Все его книги я оставил здесь, пока он не заплатит то, что остался должен за квартиру, — объяснил он.

— Вот эта — наша, — ткнул пальцем мужчина и взял из кипы книг, сваленных возле кровати, одну, в сафьяновом переплете.

— Ничего не имею против, берите, я и так не знаю, что мне со всем этим делать... — пожал плечами квартировладелец.

— Представляешь, он ничего не сделал, нигде ни одного исправления, он даже вернул все, что было, от нас и имен не осталось... — листала страницы женщина, пока все трое спускались по лестнице.

— Простите, я спешу... У меня важное дело на Пальмотича, там умерла одна дама, мой клиент... — На улице Мойсилович попрощался с ними и бодро зашагал в сторону Балканской.

Женщина и мужчина остались стоять напротив закусочной «Наше море», она заговорила первой:

— Если я не ошибаюсь, конец книги несколько изменен. Смотри, здесь написано: «На берегу реки Адам и Елена отвязали лодку, выгребли на середину и поплыли. Молодой человек сидел на веслах, а девушка читала ему что-то из тетради, лежавшей у нее на коленях...»

Супруг заглянул в последнюю страницу и проговорил:

— Мы опоздали, теперь ничего не сделаешь... Они уже скрылись за линией горизонта...