– А почему вы так думаете? – В спокойном голосе Дэлглиша сквозило любопытство.

– Эта версия хотя бы имеет право на существование. Если здесь, как у вас говорят, «замешаны свои», тогда кто еще это мог быть? У меня даже есть улика. Вернувшись сегодня утром в свою комнату после того, как я всех обзвонил и попросил прийти в библиотеку, я понял, что ночью там кто-то побывал. За дверью валялась сломанная ветка. Если ее никто не убрал, она еще там. Вы перекрыли северную галерею, и я не мог проверить. Подозреваю, это может быть доказательством. Только вот доказательством чего?

– Вы уверены, что ветки не было в комнате, когда вы уходили после повечерия, чтобы проведать Питера Бакхерста? – спросил Дэлглиш.

– Уверен. Я бы ее заметил. Я бы не смог ее пропустить. Кто-то заходил в мою комнату после того, как я ушел к Бакхерсту. Должно быть, в какой-то момент я возвращался той ночью. А кто еще это мог быть в такой час, да еще и в грозу?

– А вы когда-нибудь в жизни страдали от кратко-временной потери памяти? – спросил Дэлглиш.

– Нет, никогда.

– И вы говорите правду, когда утверждаете, что не помните, чтобы убивали архидьякона?

– Да, клянусь вам.

– Могу вам сказать одно: тот, кто совершил это убийство, ни на минуту не усомнится в том, что именно он – или она – делали прошлой ночью.

– Вы имеете в виду, что утром мои руки были бы в крови, в прямом смысле в крови?

– Я имею в виду то, что сказал. Думаю, на сегодня достаточно. Если вы вспомните что-нибудь новое, пожалуйста, немедленно дайте нам знать.

Такой скорый от ворот поворот, как поняла Кейт, оказался для молодого человека полной неожиданностью. Не сводя с Дэлглиша глаз, Арбетнот пробормотал «спасибо» и скрылся.

Подождав, пока за ним закроется дверь, коммандер поинтересовался:

– Ну, так что это было, Кейт? Кто он: виртуозный актер или обеспокоенный и невиновный юноша?

– Я бы сказала, очень хороший актер. Что с такой внешностью, наверное, естественно. Я знаю, это не делает из него убийцу. Хотя история ничего, ловко придумано, не находите? Он почти сознается в убийстве, надеясь разузнать, что именно нам известно. А ночь, проведенная в компании Бакхерста, не дает ему алиби: он легко мог прокрасться наружу, когда мальчик спал, взять ключи от церкви и позвонить архидьякону. Мисс Беттертон рассказала, что Рафаэль хорошо имитирует голоса – он мог притвориться любым священником. И если бы его заметили в главном корпусе, то ничего страшного. Даже если Питер Бакхерст, проснувшись, увидел бы, что его нет, есть неплохой шанс, что друг не выдаст. Намного легче заставить себя поверить, что соседняя кровать не пустовала.

– Его лучше опросить следующим, – сказал Дэлглиш. – Вы с Пирсом возьмите это на себя. Но если Арбетнот взял ключ, почему не вернул его обратно, когда снова пошел в дом? Есть большой шанс, что тот, кто убил архидьякона, в колледж не возвращался. Если только, конечно, этот вариант нам не пытаются навязать. Если Рафаэль и вправду убил архидьякона – а пока мы не побеседуем с Джарвудом, он остается главным подозреваемым, – то разумнее всего было бы выбросить ключ. Ты обратила внимание, что он ни разу не перевел стрелки на Джарвуда? Он не дурак и должен понимать: тот исчез неспроста. Ведь нельзя же столь наивно предполагать, что полицейский в принципе не способен на убийство.

– А как же ветка в комнате? – спросила Кейт.

– Он утверждает, что она еще там, и, скорее всего, так и есть. Вопрос в другом: как она туда попала и когда? Выходит, криминалистам придется расширить зону поиска до комнаты Арбетнота. Если он говорит правду – а история странновата, – тогда эта ветка может быть важной уликой. Но убийство было тщательно спланировано. Если Арбетнот его уже задумал, зачем все так усложнять и идти в комнату к Питеру Бакхерсту? Если его друг серьезно переживал из-за грозы, вряд ли Арбетнот мог его оставить. И как можно было рассчитывать на то, что юноша заснет даже в полночь?

– Но если Рафаэль хотел создать себе алиби, Питер Бакхерст был, наверное, его единственным шансом. К тому же больного и напуганного юношу несложно обмануть насчет времени. Если Арбетнот планировал убийство, например, на полночь, он легко мог, ложась спать, пробормотать Бакхерсту, что уже первый час.

– Что было бы полезно только в том случае, Кейт, если бы судмедэксперт смог нам более или менее точно поведать, когда убили Крэмптона. Да, у Арбетнота нет алиби. Но его нет ни у кого в колледже.

– Включая Джарвуда.

– А вот у него, может быть, есть разгадка ко всему делу. С одной стороны, нужно спешить, но с другой – пока Джарвуд не поправится и мы не зададим ему пару вопросов, мы можем упускать из виду что-то существенное.

– А подозреваемым вы его не считаете? – спросила Кейт.

– Сейчас похоже, что убил он, но это маловероятно. Не думаю, что человек в таком шатком психическом состоянии спланировал и привел в исполнение столь мудреное преступление. Если неожиданная встреча с Крэмптоном в Святом Ансельме привела его в такое страшное бешенство, он мог бы убить его в постели.

– Но это касается всех подозреваемых, сэр.

– Вот именно. И мы снова возвращаемся к основному вопросу: почему это убийство было спланировано именно так?

В дверях появились Нобби Кларк и фотограф. Лицо Кларка выражало такое торжественное благоговение, словно он входил не в штаб, а в церковь: верный признак хороших новостей. Подойдя к столу, он выложил полароидные снимки отпечатков пальцев, от указательного до мизинца правой руки, и отпечаток ладони, тоже правой руки, на этот раз с частью большого пальца и четырьмя четкими отпечатками остальных пальцев. Рядом он положил чей-то образец.

– Доктор Стэннард, сэр, – сказал он. – Отличные пальчики. Лучше и не пожелаешь. Ладонь на каменной стене справа от «Страшного суда», еще одна – на сиденье второго почетного места. Мы можем взять у него отпечаток ладони, но вряд ли это необходимо, учитывая то, что у нас уже есть. Даже нет смысла их куда-то отсылать. Я нечасто видел такие хорошие отпечатки. Не сомневайтесь, это доктор Стэннард.

15

– Если Стэннард и есть Каин, – сказал Пирс, – это станет нашим самым коротким расследованием. Можно пойти покурить. А жаль. Я так надеялся пообедать в «Короне», а перед завтраком прогуляться по бережку.

Дэлглиш смотрел на мыс из восточного окна, любуясь морем.

– Надежда умирает последней, – развернувшись, бросил он.

Стол от окна выдвинули в центр комнаты, а рядом поставили два стула со спинками. Предполагалось, что Стэннард усядется в низкое кресло, которое расположили напротив: так ему будет удобно физически, зато психологически он окажется уязвимым.

Ждали молча. Дэлглиш не выказывал желания поболтать, а Пирс работал с ним достаточно долго, чтобы знать, когда нужно подержать язык за зубами. Должно быть, Роббинсу непросто было найти Стэннарда. Прошло почти пять минут, пока они не услышали, как открывается наружная дверь.