– И все же, доктор Стэннард, нас это волнует, – сказал Пирс. – То есть вы утверждаете, что фактически никогда не были в церкви?

– Нет, не так. Не нужно приписывать мне то, чего я не говорил. Наверное, во время одного из визитов я туда заглядывал любопытства ради. Естественно, видел интерьер, в том числе и «Страшный суд», который не мог меня не заинтересовать. Я лишь говорю, что не посещал службы.

И тут Дэлглиш, не поднимая головы от бумаги, лежащей перед ним, спросил:

– А когда вы в последний раз были в церкви, доктор Стэннард?

– Не припомню. А что такое? Уж точно не в этот раз.

– А когда вы в последний раз за эти выходные видели архидьякона Крэмптона?

– После службы. Было слышно, как минут пятнадцать одиннадцатого все возвращались обратно. Я смотрел кино в студенческой гостиной. По телевизору ничего стоящего не было, а выбор фильмов здесь небольшой. Я поставил «Четыре свадьбы и одни похороны». Я уже видел этот фильм, но посчитал, что его можно посмотреть и во второй раз. Крэмптон заглянул на минутку, но я был не особо гостеприимен, и он ушел.

– Должно быть, вы стали последним или одним из последних, кто видел его живым, – заметил Пирс.

– Что вы, видимо, считаете подозрительным. Но я не был последним, кто видел его живым. Последним был убийца. А я его не убивал. Послушайте, сколько раз нужно это повторить? Я этого человека толком не знал. Я с ним не ссорился и даже близко к церкви вчера вечером не подходил. В одиннадцать тридцать я уже находился в кровати. Когда закончился фильм, я прошел в свою комнату через южную галерею. К тому моменту вовсю свирепствовала буря: неподходящая ночка, чтобы дышать морским воздухом. И я сразу пошел к себе в комнату номер один в южной галерее.

– В церкви горел свет?

– Во всяком случае, я не заметил. Если вдуматься, я вообще не видел света ни в комнатах студентов, ни в гостевых номерах. В обеих галереях был обычный сумрак.

– Вы же понимаете, – сказал Пирс, – что нам нужно получить как можно более полную картину того, что происходило в часы перед убийством архидьякона. Может, вы слышали или видели что-то важное?

Стэннард невесело усмехнулся:

– Подозреваю, много чего происходило, но читать мысли я не умею. Мне показалось, что архидьякону здесь не особо радовались, но в моем присутствии никто не угрожал его убить.

– А вы вообще разговаривали после того, как вас представили друг другу за чаем?

– Попросил его передать за ужином масло. Он и передал. Светские беседы я вести не мастак, поэтому сосредоточился на еде и вине, которые произвели на меня куда более приятное впечатление, чем собравшаяся компания. Не назвал бы это веселым застольем. Не получилось привычного «все мы здесь собрались по воле Божьей»… или по воле Себастьяна Морелла, что в принципе одно и то же. Но ваш босс там был. Он вам про ужин и сам расскажет.

– Коммандер знает, что видел и слышал он, – сказал Пирс. – Мы спрашиваем вас.

– Я уже сказал: застолье было невеселым. Студенты казались подавленными, отец Себастьян заправлял всем с ледяной учтивостью, а кое-кто не мог отвести глаз от Эммы Лавенхэм, за что я, кстати, их не виню. Рафаэль Арбетнот зачитал отрывок из Троллопа – автор мне незнакомый, но произведение вроде довольно безобидное. Хотя архидьякону так не показалось. И если Арбетнот хотел его смутить, он выбрал нужный момент. Сложно сделать вид, что наслаждаешься едой, когда трясутся руки и выглядишь, словно тебя сейчас стошнит прямо в тарелку. После ужина все убежали в церковь, и больше я никого из них не видел, пока Крэмп-тон не заглянул ко мне, когда я смотрел фильм.

– И в течение вечера вы не видели и не слышали ничего подозрительного?

– Вы уже спрашивали об этом вчера в библиотеке. Если бы я увидел или услышал что-то подозрительное, я бы уже все рассказал.

– И в этот раз вы не заходили в церковь? – Пирс снова задал этот вопрос. – Ни во время службы, ни в другое время?

– Сколько раз вам повторять? Мой ответ – нет. Нет. Нет. И еще раз нет.

Дэлглиш поднял голову и встретился взглядом со Стэннардом.

– Тогда как вы объясните тот факт, что свежие отпечатки ваших пальцев нашли на стене рядом со «Страшным судом» и на сиденье второго почетного места? Пыль под скамьей была стерта. И высока вероятность, что судебные эксперты найдут ее следы на вашем пиджаке. Это там вы прятались, когда архидьякон вошел в церковь?

Теперь Пирс увидел настоящий ужас. И как обычно, это его лишь обескуражило. Он не чувствовал триумфа, только стыд. Одно дело ставить подозреваемого в неудобное положение, и совсем другое – наблюдать, как человек превращается в испуганное животное. Стэннард будто физически съежился и выглядел как худосочный ребенок, сидящий в кресле, которое для него слишком велико. Он попытался обхватить себя руками, не вытаскивая их из карманов. Тонкий твид натянулся, и Пирсу показалось, что он услышал треск подкладки.

– Улики неопровержимы, – тихо сказал Дэлглиш. – Вы лгали нам с тех пор, как вошли в эту комнату. Если вы не убивали архидьякона Крэмптона, то будет разумно рассказать сейчас правду, без утайки.

Стэннард не ответил. Он вытащил руки из карманов, положил их на колени и сплел пальцы. С опущенной вниз головой он выглядел нелепо, словно молился. Видимо, раздумывал, и его молча ждали. Когда он наконец поднял голову и заговорил, стало очевидно, что он справился с отчаянным страхом и готов дать отпор. В его голосе Пирс услышал смесь упрямства и высокомерия.

– Я не убивал Крэмптона, и вы не сможете доказать обратное. Да, вы правы, я солгал, что не был в церкви. Но это понятно. Я знал, что, если скажу правду, вы немедленно ухватитесь за меня как за главного подозреваемого. Это ведь так удобно. Вы же не хотите свалить вину на кого-то из Святого Ансельма. А я как будто специально создан, чтобы быть подозреваемым, ведь местные священники неприкосновенны. Ну так я этого не делал.

– Тогда что вы забыли в церкви? – поинтересовался Пирс. – Вы же не думаете, что мы поверим, будто вы захотели помолиться.

Стэннард не ответил. Казалось, он собирался с духом перед неизбежным объяснением или подбирал наиболее убедительные и подходящие слова. Когда он заговорил, то уставился на дальнюю стену, старательно избегая встречаться взглядом с Дэлглишем. С голосом он совладал, но вот скрыть нотку обиды в самооправдании не смог.

– Ладно, признаю, у вас есть право получить объяснение, а я со своей стороны обязан вам его предоставить. Все совершенно невинно и не имеет ничего общего со смертью Крэмптона. Но я был бы благодарен, если бы мне пообещали, что все останется между нами.

– Вы знаете, что мы вам этого обещать не можем, – сказал Дэлглиш.

– Послушайте, я же сказал, это не имеет отношения к смерти Крэмптона. Я его вчера впервые в жизни увидел. И раньше мы не встречались. Я с ним не ссорился, и у меня не было причин желать ему смерти. Я терпеть не могу насилие. Я – пацифист, и не только по политическим убеждениям.