– Я согласен вести с тобой любой спор. Но только в рамках Писания, то есть воли Божьей. Все остальное есть ересь, недостойная слуха истинного христианина.

– Ересь, говоришь? А разве то, что окружает нас сейчас, – не ересь? Где в Писании сказано про мох-костолом или про химер? Разуй глаза! Хоть раз взгляни на мир беспристрастным взором! Иначе тебе не узнать истинного Бога, даже если ты столкнешься с ним нос к носу. Шире надо мыслить, дорогой Веня, шире!

– А я скажу иначе. Не надо мыслить шире, дорогой Кузя. Кто, к примеру, погубил веру? Те, кто мыслил шире, чем было принято. Кто хотел обновить, подправить, подчистить ее, а в результате только извратил. Когда в конце времен на землю явится антихрист, его лживыми посулами прельстятся именно те, кто в твоем понимании способен мыслить шире. Лишь горсточка упрямых ортодоксов, раз и навсегда уверовавших в святость и непоколебимость Божьего слова, откажется поклоняться образу зверя. Нужно мыслить не шире, а как следует. Тогда вещи, созданные для добра, не обернутся злом. Топор дровосека не станет боевой секирой, а струна арфы – тетивой лука. Перемены неизбежны, не спорю. Но девять десятых всех перемен идет от лукавого. Жаль, что это становится очевидным только спустя изрядный срок.

– Нет, Веня, слова здесь бесполезны. Словами нам друг друга не убедить. Рассудит нас только жизнь. И, чувствую, случится это весьма скоро.

– Я придерживаюсь такого же мнения. Но ведь многое зависит и от того, какими глазами глядеть на эту жизнь. У овцы свой взгляд, у ее пастыря – свой, а у пророка, отмеченного Божьей благодатью, – свой, совершенно особенный.

Оба умолкли, сознавая в душе всю бессмысленность этого спора, ни с того ни с сего возникшего на пустом месте. Похоже было, что и Бог, и дьявол давно покинули этот мир, не оставив после себя ни наследников, ни местоблюстителей. Мог ли смертный человек понять, кто и на каких принципах правит сейчас его родной планетой?

Вода уже давно перестала булькать, а едкий запах почти выветрился. Люди, сбившиеся в плотную кучку, стонали и похрапывали в беспокойном сне. Юрок несколько раз вспомнил какую-то «суку драную», Змей заплетающимся языком попросил воды, а кто-то из светляков невнятно пробормотал: «Без семени зачата еси от Духа святого…»

– А молчальнику во сне говорить позволяется? – поинтересовался Кузьма.

– Позволяется, хотя это не он голос подал, а целебник… Строгое соблюдение обетов обязательно лишь для тех, кто находится в обители. В походе, на Торжище или, не дай бог, на войне от них можно отступиться, дабы не пострадало праведное дело.

– Тем не менее ваш праведник рта не раскрывает. Может, у него вообще языка нет?

– Есть у него язык. Да, как видно, опасается он его в дело пускать.

– Ты зря на человека не наговаривай. Он сегодня себя молодцом показал, не то что некоторые. Не знаю даже, что бы я без него делал.

– Святитель Николай Мирликийский сказал однажды пахарю, чей вол ослабел и не мог больше тянуть плуг: «Не гнушайся разделить ярмо с бессловесной скотиной. Иначе алчные птицы склюют не запаханное в землю зерно и тебе не дождаться урожая».

– А яснее нельзя? У меня после всех сегодняшних дел голова что-то плохо варит.

– Нужны мы пока молчальнику. Куда он один денется? И до Грани не дойдет, и назад не вернется.

– Вот и хорошо. Взаимовыручка ведь не только из доброты душевной проистекает. Бывает, что страх за собственную шкуру тоже чудеса творит. Главное – результат. Я с Николаем Мирликийским, конечно, незнаком, но разных присказок в жизни наслышался. Так что с тобой могу поделиться. Ну вот, например: «Свой черт дороже Божьего ангела».

– Это не так. Черт есть черт. И сколько ему ни угождай, а свой норов он рано или поздно покажет…

Кузьма уже засыпал, когда в лицо ему ткнулась мокрая мордочка Князя. За последние сутки это, наверное, было первое приятное событие. Нашлась, значит, пропажа. Уцелели зверьки. Вот только все ли?

От всполошенного писка летучих мышей, не спешивших размещаться на отдых, стали просыпаться люди. Поднялся даже ропот недовольства, но Кузьма быстро пресек его, объяснив, что надо не ворчать, а, наоборот, радоваться. С возвращением стаи отряд вновь обрел глаза и уши, а следовательно, можно продолжать поход, тем более что опасность потопа миновала.

Пока светляки, возблагодарив Бога за хлеб насущный, уписывали колбасу, темнушники втихаря глотали водяру, а метростроевцы по привычке занимались утренней гимнастикой, Кузьма проверил состояние стаи.

Сразу стало ясно, что летучие мыши пострадали изрядно. Пропало сразу пять зверьков и, что самое обидное, все беременные самки, включая Ведьму. Если дела пойдут в том же духе и дальше, то скоро от стаи останутся одни воспоминания.

Да и уцелевшие зверьки чувствовали себя неважно. Неведомая отрава повредила им куда больше, чем людям. Беде не помогла даже водяра, раньше излечивавшая летучих мышей от всех хворей.

Подумав немного, Кузьма решил часть маршрута преодолеть верхним путем, под самой поверхностью земли. Это хоть и чрезвычайно опасно, но зато канализационные коллекторы, теплотрассы и прочие подземные сооружения, принадлежавшие раньше городскому хозяйству, почти свободны от мха-костолома, что позволит пользоваться в дороге светом. А стая пусть отдохнет немного – все равно большинство зверьков уже висят вниз головой на потолке туннеля, завернувшись в крылья, как в плащи. Было у этого пути и еще одно преимущество. Похоже, что, кроме Кузьмы, о нем никто не знал. По крайней мере следов чужого пребывания он никогда там не замечал.

План Кузьмы не встретил возражений у спутников. Наоборот, возможность приблизиться к Грани взволновала многих. Такая уж у человека натура – хлебом его не корми, а дай ощутить опасность на собственной шкуре.

Для удобства все вновь обвязались страховочной веревкой. На этот раз в связку встал даже светляк-молчальник.

Шли молча, полагаясь только на чутье Кузьмы да на его посох, и уже в тот же день какими-то запутанными лабиринтами пробрались в туннель, где позволено было зажечь свет.

Такого великолепия ни светлякам, ни темнушникам раньше видеть не приходилось. Да и метростроевцы, сами отгрохавшие немало подземных хором, были ошарашены.

Стены, выложенные мраморными плитами, сияли как зеркала. Бронзовые потолочные светильники, каждый из которых стоил сейчас подороже пары кабанов, вселяли одновременно и алчность, и благоговение.

Мху-костолому удалось здесь закрепиться только в выбоинах мозаичного пола да там, где мраморные плиты отвалились. Зато вокруг хватало всяких родных тварей – жаб, пауков, крыс, мокриц.

По словам Кузьмы, этот туннель когда-то соединял здание, в котором размещались городские власти, с оперным театром, где проводились разные торжественные мероприятия. Отсюда также можно было попасть в комфортабельное, но давно разграбленное бомбоубежище и в некоторые другие интересные места, по разным причинам упрятанные предками глубоко под землю.