Мастер шагнул ко мне, широким жестом заключая в объятия. На его лице проступило торжественное выражение, мгновенно отразившееся благоговейным любопытством на лицах свиты. Мастер не спешил с объяснениями, он мастерски тянул паузу, из-под полуопущенных тяжелых век высматривая что-то (кого-то) у меня за спиной.

Я не испытывала желания обернуться. Зачем? И так ясно, что (кого) он высматривает. Катя сама подошла к нам и спокойно встала рядом с учителем. Мастер развернул меня лицом к залу и легонько толкнул в сторону Кати. Я остановилась, коснувшись плечом ее плеча. Раздался дружный вздох изумления, сменившийся говором. Мастер поднял руку, устанавливая тишину.

— Это мои Музы, — произнес он высокопарно. Меня передернуло, и я почувствовала, как аналогично отреагировала на фальшь Катька. Все-таки мы очень похожи.

Я терпеливо стояла рядом с сестрой, пережидая всеобщий ажиотаж и вспышки фотокамер, и даже наскоки видеокамеры, так и норовившей заехать мне в лицо, перенесла стоически. Сама виновата. Какого рожна полезла в толпу? Пришла бы через неделю и спокойно походила по выставке.

Наконец Мастер выпустил нас из рук. Толпа сразу потеряла интерес к двум помятым этим интересом девчонкам и унеслась вслед за своим кумиром.

— Выпьем кофе? — натянуто предложила Катька.

— А тебе можно отлучиться?

— Почему нет? — удивленно приподнялась тоненькая бровь.

Я указала глазами на бейдж на ее груди.

— Ах, это… — Катька накрыла табличку ладонью. — Это так просто, чтоб не объясняться с охраной, я на выставке не работаю. Правда, провожу здесь практически все время, но постоянного поручения у меня нет.

Она неуловимым движением расстегнула клипсу и зажала в ладони бейджик.

В тесном буфете, как и следовало ожидать, оказалось многолюдно. Да что там многолюдно, яблоку некуда упасть в этом буфете.

Узкая Катькина фигурка, обтянутая черными брюками-стрейч и черным свитером-стрейч, ужом ввинтилась в толпу, безошибочно вынырнула у углового столика. От столика, освобождая два места, отходила юная пара. Катька толкнула меня на один из стульев, на другой сбросила с плеча сумку.

— Сиди здесь, — приказала мне и растворилась в толпе.

Я приготовилась к длительному ожиданию и уныло рассматривала бесконечно длинный хвост очереди к буфетной стойке, лениво отражая поползновения на незанятый стул. Катька явилась очень скоро, приподняв почти над головой поднос. Она опустила поднос на стол и опустилась на стул, каким-то чудом выхватив из-под себя сумку. Я завороженно следила за ней, узнавая элегантность и текучую непрерывность жестов, органичность присутствия в любом месте и отстраненность от происходящего.

Как же я отвыкла от нее! Как же я по ней соскучилась!

— Ты быстро, — одобрила я.

— Сотрудников обслуживают вне очереди, — подмигнула Катька. На ее груди снова красовалась табличка с ее именем и надписью «Сотрудник экспозиции».

— Выпьем?

Пить мне не хотелось, но Катька уже держала в руках пластиковый стаканчик. Она кивнула мне на второй, я неуверенно взяла его. На дне стаканчика плескалась темная маслянистая жидкость. Коньяк? Я втянула ноздрями запах. Точно, коньяк. Вот уж не люблю.

Катька, глядя мне в глаза, приподняла свой стаканчик и, не прикоснувшись им к моему, лихо опрокинула коньяк в рот. Сразу весь. Ого!

Я нехотя поднесла питье к губам, в нос ударил резкий запах. Не то чтобы неприятный. Просто слишком сильный. Я медлила, а Катька уже аккуратно откусывала от сандвича, который держала над тарелкой обеими руками. Ее голубые глаза неприязненно блеснули, и я, решившись, залпом выпила коньяк. Сразу весь, как Катька. Ничего страшного не произошло. Я не зашлась судорожным кашлем, спиртное не обожгло мне гортань и пищевод. Я все сделала правильно, поскольку эта порция данного напитка была не первой в моей жизни. Я не люблю коньяк, но это не значит, что мне не приходилось его потреблять. К сожалению, не всегда удается делать только то, что нравится.

— Как Дрезден? — спросила я, заедая неприятное послевкусие кусочком ветчины.

— Нормально, — пожала плечами Катька и, встав из-за стола, снова двинулась к буфету.

Я покорно ждала ее возвращения, заранее зная, что произойдет, и вторую порцию полюбившегося ей пойла выпила без возражений. Катька оценила и наградила меня, обозначив своим стаканом что-то вроде чоканья.

— Ты когда вернулась? — не оставляла я попыток завязать разговор.

— Неделю назад. Мастер просил приехать к выставке.

Катька вытерла салфеткой губы, скомкала ее и бросила на поднос, потом откинулась на стуле, обводя языком зубы. Ее узкие красные губы приоткрылись. Мне почудилась недобрая насмешка в прищуренных глазах.

«Она опьянела», — поспешила я отстраниться от неприятных ощущений. Но ощущения остались и с каждой минутой усиливались. Катькины голубые глаза холодно рассматривали мое лицо. Никогда прежде не видела я у нее ни этого взгляда, ни этого выражения лица. Болезненный укол страха, мгновенный и сильный, пронзил сердце, я невольно поморщилась и увидела промелькнувшую на Катькиных губах удовлетворенную улыбку. Она резко перегнулась через стол и приблизила ко мне лицо. Никакой улыбки на нем не было и в помине, только сдерживаемое бешенство и ненависть… Катька, что это? Катенька, подружка, сестричка… Почему?

Нет сил смотреть в это чужое лицо, нет сил отвести от него глаза.

— Это ты, ты виновата, что у меня не было семьи, не было матери, — цедит Катя сквозь зубы. Я почти не слышу голоса, почти не вижу шевеления губ. Липкий кошмар, и боль, и холодный пот выступили из каждой поры тела, и нет сил убежать от голубых, пронзительных глаз…

Сколько времени прошло, пока я сумела справиться с навалившимся ужасом? Ноги дрожали, и все тело сотрясала крупная дрожь, и губы плохо повиновались мне, но я сумела встать и сумела прямо взглянуть в глаза сестре. Так, придерживаясь за спинку стула обеими руками, глядя сверху вниз в расплывающееся пятно такого знакомого, такого чужого лица, я выговаривала размеренно и четко:

— Я ни в чем не виновата. И ты это знаешь. Мы всегда любили друг друга и жалели, что не сестры. Помнишь, в шестом классе договорились считать себя сестрами? Потом на улице знакомились с парнями, говорили, что мы сестры. А теперь оказалось, что и вправду сестры. Это могло бы стать для нас счастьем. Почему ты не захотела, Катя? За что ты ненавидишь меня?

Я помолчала, ожидая ответа. Не дождалась. Ну что ж. Надо идти. Слезы подступили совсем близко, еще миг — и я зайдусь неудержимыми рыданиями. Ну нет, такой радости я тебе, сестричка, не доставлю. Я перекинула через плечо ремешок сумки, повернулась к выходу, в последний раз оглянулась на Катю. Она тоже встала, приблизилась ко мне вплотную. Сказала спокойно:

— В Дрезденском аэропорту я встретила Лешку. Он познакомил меня с женой.

Ее глаза изучали мое лицо с холодным, я бы сказала, исследовательским любопытством. Боюсь, я разочаровала мою сестру. Все эмоции, отпущенные мне на этот день, я уже исчерпала, и последнее сообщение только царапнуло слегка по краю сознания… Об этом мои слезы позже.