ресторане, много раз ездили на искусственную горнолыжную трассу. Это труба, внутри которой зима. Настоящая зима еще не закончилась, а люди уже тоскуют по ее снегам. Вот и Владимир обожает горные лыжи, он прячется от весны и тянет Лидию за собой.

За пределами трубы уже сохнет асфальт, и плывут льдины по Москве-реке, а они возвращаются в зиму. Их отношения так и не сдвинулись с холодной точки.

– Ты в меня случайно не влюбился? – как бы в шутку спрашивает она.

– Я люблю всех людей, – объясняет он. – Я филантроп.

Разве это любовь?

Они сидят в кофейне после трубы, их лица румяные от мороза, но окружающие, наверное, думают, что они загорели на мартовском солнце.

– У тебя есть дача? – спрашивает Владимир.

– Есть, – врет она.

– Хорошая?

– В академическом поселке. Среди сосен. Со всеми удобствами, и река рядом.

– Откуда такое богатство? – иронично спрашивает он. – Кто у вас в семье академик?

Мать на ее месте рассказала бы про дедушку – знаменитого врача. Про то, как он спасал людей и вставлял новые сердца высшим лицам государства. Она рассказала бы, как у них за столом собирались знаменитые люди, она пригласила бы на ужин первую любовь, которую нарекла бы философом и писателем, первого мужа – великого художника, второго мужа – любимого автослесаря начальника уголовного розыска Московской области, и выяснилось бы, что автослесарь подсказал этому начальнику его хит про снегопад, помните? Пришло время открыть правду: снегопад – это про меня, это я однажды сказала своему второму мужу, что если женщина просит, то белым снегом ее замести не спеши, а он проболтался начальнику уголовного розыска. И еще пригласим третьего мужа – великого специалиста по санскриту, который умер в блокаду, но перевоплотился в переводчика, прилетевшего на космическом аппарате в газету «Труд». Чудесная история, так все и делают – рекламируют себя. Но я не буду.

– Это наследство материного друга, – говорит она.

– Везет, – он вздыхает. – Мне вот никто и никогда ничего не оставлял. Почему так? У меня есть друзья, они уже лет десять получают какие-то наследства. Вначале двоюродная тетка оставила им дом в Малаховке с огромным участком, потом дядька – четырехкомнатную квартиру на Таганке. Потом умер отец жены, который бросил ее еще ребенком, он оставил квартиру в Кузьминках. И, наконец, умер двоюродный брат, и они оказались его единственными наследниками. Трехкомнатная хата на Октябрьской. Напротив Президент-отеля. Нехило?

– Нехило.

– Все квартиры они сдают, а живут в Малаховке. Деньги солят в бочках. И смеются, что в прошлой жизни были бездомными, а теперь имеют компенсацию. Я вот в прошлой жизни точно был герцогом. Поэтому никакой компенсации.

Он похож на герцога. У него прямой нос и высокий лоб. Неужели с таким красивым можно жить в одной квартире? Просыпаться на одной подушке? Такое счастье возможно? И почему он не тащит ее в постель?

– Почему ты не живешь на даче? Ведь весна, – говорит он. – Представляю, как там круто. Сосны, река. Бабочки, поди, летают.

Как бы тебе объяснить…

– Мы ее сдаем, – неохотно отвечает Лидия. – Грузинам, художникам.

– Понятно.

Ах, сейчас бы предложить ему поехать на дачу. От земли там идет пар, а стволы сосен светятся янтарным светом. В тени еще лежит снег, но на опушках появилась мать-и-мачеха. Владимир любит природу, и Лидия любит природу, они бы гуляли по дорожкам, засыпанным хвоей. И вышли бы к реке, по которой плывет последний лед этой нелепой зимы.

– Как ты думаешь? Почему одним везет, а другим нет? – Он все еще не может успокоиться. Чужое наследство – это его больная тема.

– Я не верю в везение.

– Но как так! Я ведь рассказал тебе про моих друзей, неужели это тебя не впечатлило?

– Ты же не все знаешь. Может, им пришлось обихаживать эту тетку и дядьку, унижаться перед стариками, выслушивать их дурацкие истории, подносить им лекарства. Заискивать. Стараться получить наследство. Это ведь ужасно скучно. И могло длиться годами. Они, может, заработали.

– И с отцом заработали? – В его глазах мелькает усмешка. Что смешного? – Они его не видели тридцать лет.

Она включается в игру – всему можно найти объяснение.

– Они очень страдали, что у них нет отца. У всех есть, а у них нет. Я вот, например, страдала. И если бы мне сейчас досталась от него квартира, это было бы очень слабой компенсацией.

– Вот как ты смотришь на вещи! – У него странная и многозначительная интонация. – Я почему-то думал, что ты другая…

Я тебя разочаровала?

– Хотя… – Он размышляет несколько секунд. – Так ведь, наверное, спокойнее?

– Что спокойнее?

– Считать, что все в мире имеет свою причину?

– А разве можно думать иначе?

– Да ну. Все катится, куда хочет.

– Может и так, – вздыхает она. – Но в таком мире неуютно жить.

Он вдруг смеется.

Они ведут эти странные умные разговоры и не целуются. Катаются с искусственной горы, не едут в весенний лес. Лидия, впрочем, не катается. Она стоит внизу и трет щеки, чтобы не отморозить.

– Я вчера был на тренинге специальном: как добиться успеха, – рассказывает он, уплетая карбонару. – Ты как относишься к таким тренингам?

– Равнодушно.

– Никогда не ходила на такие?

– Упаси бог.

– А мне понравилось.

– Зачем тебе? Ты и так успешный человек.

– Хочу быть еще успешнее. Хочу, чтобы у меня было все, что я пожелаю! Яхта, вилла на мысе Антиб, собственный самолет.

Лидия смеется.

– Нет, я серьезно. Где бы найти такой тренинг? Чтобы раз – и сразу все имеешь!

– Таких нет.

– Думаю, есть. Но они для посвященных. Как сайентология. Ты знаешь, что Кириенко – сайентолог? То-то!

– Ну, сходи к сайентологам.

– Нет, я им не верю.

– А я никому не верю, – говорит она. – Особенно грузинам.

Десятого апреля статья опубликована. Владимир в очередной командировке, да он бы и не узнал о статье – Лидино творчество его не интересует. А вот мать каждый вечер, какой бы уставшей она ни была, просматривает сайт газеты. Ей газета нравится, и она знает, что Лидия никогда не скажет о том, что сегодня ее статья. Поэтому мать несет свою вахту – чтобы не пропустить, погордиться доченькой.

Лидия идет домой неохотно. Тянет время и две остановки проходит пешком. Она как в детстве наступает в лужи: разбивает вечерний лед. Ее ноги промокли, ну и черт с ними. Простудиться бы, а еще лучше помереть.

Ей надоело прикидываться, и, пожалуй, сегодня подходящий день если не для смерти, то для правды.

Мать не выходит ее встречать, хотя обычно сразу прибегает на звук открываемой