кончились деньги. Тогда и продала. Супругам Микава. Уроженцам Грузии, 1962 и 1968 года рождения. Проживающим в Москве по адресу Вернадского 89. Квартиру назвать? Впрочем, они там уже не живут. Они и в доме уже не живут, они его продали. Вначале ты им этот дом сдавала, месяца два, кажется, а потом продала. И познакомилась ты с ними в БТИ. Тебе еще нужны детали?

Что ты понимаешь в деталях, милый?

– Я продала, – говорит Лидия. – Но…

– Я продала, но, – передразнивает он.

Потом поправляет прядь выбившихся волос – ее волос. Заправляет локон ей за ушко.

– Ты продала дом и отнесла эти деньги Мостовому.

– Клянусь, что это не так.

– Лидуся, через минуту после того, как ты вышла из его квартиры на Спортивной, мы уже были внутри. Ты нас встретила на лестнице. Я прошел в сантиметре от тебя! Ты что, меня не помнишь? Мы выбили ему дверь, и эта тетка – Гришаева ее фамилия – даже не успела ничего спрятать. Там ведь есть тетрадка, правильно? В эту тетрадку заносятся данные. Последняя запись – твоя. Лидусь, ну хватит, а? Я тебя лично видел и на лестнице, и во дворе. Мы в машине сидели минут сорок, пока ты решалась зайти. Помнишь, черная машина? Ты на нас тоже долго смотрела.

– И деньги нашли? – спрашивает Лидия.

– Двести сорок тысяч долларов. Он гребет лопатой. Ты даже не была первая за день. Тебе не хочется ему отомстить?

Она задумалась и смотрит в окно. Это сложный вопрос.

– Вот я все размышляю, – он откидывается на спинку и достает из кармана пластинку жевательной резинки. – Будешь жвачку? Как ловятся на такую хренотень? Тебя как поймали?

Она молчит некоторое время. За окном весенний ветер несет синие тучи.

– Я пришла туда за другим…

Он нетерпеливо постукивает ногой, и она понимает, что ему неинтересны ее мысли. Он спросил просто так или чтобы убивать поласковее.

– Лидусь, но ты ведь в это теперь не веришь?

– Не знаю.

– Иначе придется признать, что единственное событие в твоей жизни с тех пор – это инфаркт матери. Меня не будем брать в расчет, ладно? Это было бы слишком цинично. И эту работу брать не будем, тебя сюда взяли по нашей наводке. Остается мать в реанимации. Ты ведь этого не хотела? Или, там, наследство? Свобода? Надеюсь, что твои представления о счастье – другие?

– Мать ни при чем.

– Ни при чем, – снова передразнивает он. – И ты искренне веришь, что у мамули не болело сердечко?

– Она не знала…

– О чем не знала? Что дачи больше нет?

– Я говорила, что сдаю ее.

– А деньги? На книжку, типа, складывала?

– Я сказала, что сдала за пять тысяч… Эти деньги я могла выкроить…

– Бедная, – он веселится. – И не надо мамаше знать.

– Теперь она знает… Я ей все рассказала.

– Вот это ее и доконало.

– Да, наверное. Но Мостовой здесь ни при чем.

– А я говорю, при чем! Пиши заявление, не тяни резину… И вот еще что. Ты, дура ненормальная, до сих пор веришь в эту теорию выигрыша! Ты не написала в своей статье ни одного слова о теории выигрыша, ты написала только то, что тебе дали. Ты боишься говорить о Мостовом! Ты веришь ему, несмотря на то, что твоя жизнь – черней некуда. Лучше бы ты одежды приличной накупила на эти деньги.

– Давайте, я напишу, – говорит Лидия. – Вы только скажите, что именно. Я напишу, и вы уйдете.

– Ты примолкни и слушай! Из-за таких, как ты, он и катается, как сыр в масле. А я, тит твою налево, время свое трачу.

– Скажите, что написать.

Он молчит, размышляя. Потом бормочет себе под нос.

– Вот дура какая. Верит этому козлу.

– Скажите, что написать. Я напишу. Вы только скажите, что…

Он трясет головой. Успокаивается.

Делает обиженное лицо.

– Мы же давно перешли на «ты»! Пошли за стол, там удобнее.

Она пишет, он диктует. В промежутках между диктовкой он с ней разговаривает. Разглагольствует о жизни.

– Пять в год – это еще мало! Бывали годы и по десять, по пятнадцать! В начале девяностых было двадцать человек в год! Двадцать на сорок получается восемьсот штук баксов. В девяностые годы! Пол-Москвы, блин, можно купить. Пятнадцатого марта две тысячи седьмого года я пришла по адресу, который мне указали по телефону… А где ты взяла телефон?

– Мне дал владелец продюсерской фирмы.

– «Калужское счастье»? Прямо сам дал?

– Да. Написал на листочке и вложил в руку.

– Сука. Зоолог долбанный.

– Почему зоолог?

– Любит над людьми экспериментировать. Он своих топ-менеджеров заставлял прыгать с парашютом. Кто отказался – увольнял.

– Нас не заставлял.

– А вы сколько зарабатывали?

– Три тысячи долларов в месяц.

– За треху не станут прыгать… У тех было тридцать…

– Тридцать тысяч долларов в месяц?

– Нет, Лидусь, ты все-таки молодец! – Он хлопает ее по плечу. – Другая бы разрыдалась. Или ты эмоционально заторможенная? – Он тревожно всматривается, потом смеется. – Лидусь, ты не заторможенная?

– Я привычная, – объясняет она.

– Это зря. Надо бороться.

Это как если бы надзиратель концлагеря сказал такое заключенному. Мол, ты это. Не отчаивайся.

– Отдала женщине, которая находилась в тот момент в квартире. Она рыжеволосая, полная, среднего роста, над правой бровью родимое пятно в форме круга.

– Да?

– Да.

– Я не обратила внимания.

– Ты волновалась.

Не то чтобы… Я была на грани отчаянья, так будет точнее…

– …Она записала мои паспортные данные в тетрадь с синей обложкой. Пиши.

– Она долго не могла расписать ручку.

– Этого не надо. Это лишнее.

Лидия расписывается. Он берет листочек, с удовольствием читает.

– Шедевр бюрократизма! – говорит. – Чистая работа!

– А правда, что он из Кишинева привез эту теорию? – спрашивает Лидия.

Владимир поднимает взгляд и смотрит на нее с очень странным выражением. Что он думает в эту секунду?

– Это важный вопрос, – медленно говорит он. – Для меня жизненно важный. Но извини, Лидуся, открыться не могу, государственная тайна.

Подмигивает.

Прикалывается…

– Я почему спрашиваю. У матери моей был любовник, он ей говорил…

– Что в Кишиневе тепло? – ехидничает он. – Это правда, Лидусь.

– Да нет, я о другом… Не знаю, как объяснить – у меня мать в реанимации, а перед этим она стала рассказывать, что…

– Не надо объяснять. Мне неинтересно. Поняла? Мне насрать на твои рассуждения. Займись делом. Тебе тридцать семь лет, здоровая баба, пахать на тебе можно. Роди детей. Люби кого-нибудь. Матери пирожков отнеси в больницу.

– Иди на хер, – говорит Лидия. – Урод.

Он коротко размахивается и дает ей оглушительную пощечину.