Лир во всей этой истории, как камень преткновения. О который я вынуждена постоянно спотыкаться…

Литманиэль ушел достаточно быстро, хотя было видно, что ему этого не хотелось. Но мое истощение давало о себе знать, и в сон клонило все сильнее.

Я лежала на густой, пряно пахнущей траве, ожидая момента, когда найдут тело мужа. Крик поднимут, будут бегать туда-сюда, вытаптывать так любимый мною сад. Хозяйку тоже искать начнут, но позже, когда уляжется первый слой ужаса и паники.

Меня раздирало изнутри, выворачивая наизнанку от совершённого, но я продолжала лежать неподвижно. Даже когда по венам начал течь жидкий огонь, а чудовищная боль корежила суставы, готовясь подобраться даже к костям.

Полное выгорание магии было платой за преступление над своей природой, умышленное причинение вреда разумной сущности. Жалела ли я о содеянном? Нет. Хотела ли убить Дареля? Нет, нет и еще раз нет.

До последнего я пыталась достигнуть хоть какого-то компромисса, оттягивая неизбежный итог. Четыре года терпела ненавистного мужа, принимая его жестокость и измены. Много месяцев молчала о потерянном ребенке. Все это было моей карой.

Только когда успела так провиниться?

Семье было важно, чтобы о чужой магии, которая живет во мне, никто не узнал. Думали, когда в день совершеннолетия окончательно проснется эльфийская суть, постороннее выгорит. Но сила во мне только росла, заставляя прилагать все большие усилия для ее усмирения. Ей нужна была воля и простор, возможность разгуляться. И я

давала все это, уезжая на лошади в лес, отпуская непослушную магию вытворять что вздумается.

Но в одной из самых некрасивых ссор, когда Дарель посмел поднять на меня руку, я не смогла сдержать бушующее внутри. Муж уцепился за эту ниточку, мучая и вынуждая всякий раз выпускать чужеродную магию.

Он откуда-то знал о природе этой силы, хотел познать ее максимум. И прыгал от восторга, как ребенок, когда понял, что его просто нет. Данная магия безгранична, и потеряв хоть раз контроль, полного подчинения добиться будет невозможно.

А когда Дарель раскопал страшное и потребовал у меня показать шкатулку, я лишилась последней иллюзии выбора. Артефакт подчиняется истинному владельцу — последней представительнице рода, как только она достигает своего совершеннолетия. На любую, по-настоящему сильную агрессию в отношении хозяйки, шкатулка могла отреагировать непредсказуемо. Мне приходилось каждый день уговаривать, что нужно потерпеть, и скоро мы с ней попросту сбежим.

Выкрасть найденные Дарелем сведения было легко, он глупо не опасался своей эльфийки-жены. Но от прочитанного сделалось совсем плохо. Во мне текла не только иная магия, но и кровь. И если муж когда-то перейдет границу, который отмерил для себя древний артефакт, стереться с поверхности земли может не только этот особняк, все королевство.

Дарель сегодня не оставил мне выбора, своей жестокостью доведя до точки невозврата. Выжигая магию, я лишала шкатулку возможности через меня взаимодействовать с внешним миром, вынося приговор всему магическому сообществу. Ведь если умру, прервется род и мощнейший артефакт Кауринской династии, станет обычной безделушкой.

Я смотрела на небо, перейдя на магическое зрение, чтобы иметь возможность понять, когда закончится мучительный процесс выгорания. Ломка не утихала, заставляя кусать до крови губы, чтобы не сорваться на крик.

Белые облака, похожие на фигуры животных, плыли размеренно и чинно, не представляя, как тяжело сейчас худенькой девушке, так внимательно наблюдающей за их передвижением.

Небо для меня постепенно становилось муаровым, подернувшись до того мелкой сеточкой, что разобрать оттенки было невозможно. То давало о себе знать угасание магической составляющей, пока еще прочно наложенной на обычное зрение.

Я чувствовала себя хрупкой, готовой вот-вот сломаться, но отчаянно цепляющейся за кусочки радостных моментов этой жизни. До тех самых пор, пока не накрыло осознанием, что я больше никогда не смогу летать. Уже сейчас почти не чувствовала Минутку и Гренадера, они умирали вместе с моей магией. Я сегодня убила и их.

Вытянув вперед руку, попыталась рассмотреть сквозь застилающие глаза слезы, пальцы. Тонкие, как грифелевый стержень обычного карандаша. Я принялась водить ими в воздухе, вырисовывая знакомые черты лица брата. Ты возненавидишь меня за содеянное, Литманиэль, но мы все равно всегда будем связаны.

Лишаясь магической подпитки, стало видным и кольцо. Его, наверное, когда-то носила моя мать, пока не решила сделать точно такой же выбор.

Когда раздались первые крики, я уже перестала различать явь и бред воспаленного сознания. Оставалось только муаровое небо, специально предназначенное для тонкого грифеля…

Я проснулась среди ночи в поту и полном изнеможении. Даже двинуть рукой было страшно после жуткой ломки во сне. Хотелось кричать, ругаться и бить куда попало, но я как мама, лежала, стараясь не шевелиться.

Нужно как-то уложить в голове полученные знания, но было совершенно не до них. Я боялась даже глубоко вздохнуть, лишь бы не чувствовать снова движение по венам огненных змей и горькую опустошенность после выгорания.

Вообще, это было благородно, не показать мне сам процесс убийства лорда Дареля. Но даже от осознания своеобразной заботы, легче не становилось.

Спустя полчаса я смогла подняться с кровати, чтобы переодеться — сорочка была насквозь мокрая, будто попала под дождь. И складывалось впечатление, что за одну ночь я похудела еще на пару килограмм. С такими сновидениями от меня скоро вообще ничего не останется.

Но сейчас было не до жалости, тем более к себе. Собрав волосы в высокий неряшливый хвост и накинув сверху домашнего платья факультетский плащ, двинулась к двери. Катастрофически нужна была информация, и добывать я ее собиралась прямо сейчас.

На улице обратилась к внутренним потокам, и найдя золотой, потянула. Он вел меня безошибочно, ведь родственная связь у эльфов чрезвычайно сильна.

Стучала недолго. А показавшийся в дверях растрепанный, чрезвычайно домашний Литманиэль, сорвал в конец все настраиваемые предохранители. С размаха уткнувшись в халат дяди, я отчаянно разревелась.

Он ни о чем не спрашивал, просто подхватил на руки. А потом долго баюкал в кольце своих рук. Родной и уже сейчас отчаянно любимый.

— Она ведь до последнего не хотела его убивать, понимаешь? — первое, что я произнесла, едва почувствовала на это силы. — Он мучил ее, бил… — чуть отодвинувшись, я заглянула в глаза ничего не понимающего дяди. — Ты знал, что мама потеряла ребенка в браке с этим негодяем?

И вот теперь Литманиэль посмотрел на меня по-другому. Не как на несмышленыша, несущего в истерике бред, а вполне себе адекватного человека, при чем говорящего жуткие вещи.

— Откуда ты. — я перебила его, нагло и жестко.