– Шалашовок нельзя, а женщин можно, – нахмурился Кондаков. – Это всё же официальное мероприятие, поэтому попрошу соблюдать элементарные приличия.

– Тогда предлагаю Вальку Дерунову! – заявил всё тот же неугомонный старичок, не видевший особой семантической разницы между женщиной и шалашовкой. – Она и при Ложкине в деревне заправляла. Пусть себе и дальше командует. Тем более что никакой другой работы у неё нет.

– Спасибо, Михеич, уважил, – раздался из зала голос Вальки. – Но за шалашовку я с тебя спрошу.

Вытянув шею, чтобы получше видеть первого кандидата, Кондаков спросил:

– Дерунова, вы согласны с выдвижением? Самоотвод не просите?

– Против воли народа не попрёшь, – лузгая кедровые орехи, ухмыльнулась Валька.

Тогда Кондаков официальным тоном обратился к Зинке Почечуевой, заранее скривившейся так, словно ей нанесли личное оскорбление:

– Внесите в протокол для тайного голосования кандидатуру Валентины Деруновой.

Народ в зале возмущённо загудел:

– На фиг нам эти тайны! Открыто будем голосовать! Пиши Вальку, и вся недолга! Уж она как подмахнёт, так подмахнёт.

– Кому я здесь подмахивала? – Валька с ногами залезла на кресло. – А ну-ка покажи своё рыло!

– Да мы про подпись говорим, а совсем не про то, о чём ты подумала, – смеялись в ответ молодые мужики.

Кое-как успокоив зал, Кондаков заявил:

– Выборы должны проходить на альтернативной основе. Это основополагающий принцип любой демократии. Прошу предлагать другие кандидатуры.

Из задних рядов снова спросили:

– А если, к примеру, человек судим не за уголовщину, а за политику?

– За какую ещё политику? – лицо Кондакова приобрело страдальческое выражение. – Вы имеете в виду упразднённую пятьдесят восьмую статью?

– Нет, я имею в виду изнасилование члена партии.

– После собрания подойдёте сюда, и мы обсудим этот вопрос наедине, – с трудом сдерживая себя, сказал Кондаков. – А сейчас продолжим работу согласно повестке дня.

Пустопорожняя болтовня длилась бы ещё долго, но одна из старух догадалась предложить кандидатуру Парамоновны, носившей, как это выяснилось, довольно редкую для здешних мест фамилию Шелуденко.

Такая инициатива очень не понравилась мужской части аудитории. Посыпались довольно резкие реплики:

– А почему одни бабы?

– Не хотим дырявому войску подчиняться!

– На мыло кошек драных!

– Мужика давай!

– Предлагаю Михеича!

– Кирюху Осипова! Кирюху Осипова!

– Кирюху нельзя! Он мозги давно отпил.

– А Михеич припадочный!

– Ты сам припадочный! – взъярился старичок, выдвинувший кандидатуру Вальки Деруновой. – Я на фронте оружейным расчётом командовал! Благодарность от маршала Воронова имею!

В результате этих словесных баталий за считаные минуты к двум женщинам добавилось сразу трое мужчин, правда, имевших довольно сомнительную репутацию.

Видя, что запахло перебором, Кондаков прекратил прения. Было объявлено, что голосование состоится после небольшого перерыва, необходимого для печатания бюллетеней.

Мужчины, собиравшиеся перекурить это дело, сунулись было к дверям, но они оказались запертыми. На некоторое время в клубе воцарился старый чекистский принцип: всех пускать, но никого не выпускать. Роль строгих привратников выполняли Людочка Лопаткина и Ваня Коршун, напросившийся к ней в добровольные помощники.

Цимбаларь действовал в строгом соответствии с заранее составленным графиком, где были указаны все те, кто, по его мнению, мог иметь отношение к возникновению видений.

Как только Людочка сообщила по рации о начале собрания, Цимбаларь зашёл в избу местного шорника Тужилина, имевшего странное свойство при каждом новом видении оказываться в двух шагах от участкового.

Застав хозяина за обедом, он строго спросил:

– Почему не на собрании?

– Да вы же сами говорили, что оно назначено на два часа, – от неожиданности шорник подавился перловой кашей.

– Не мог я такое говорить. Ты, наверное, ослышался, – Цимбаларь пару раз врезал ему кулаком между лопаток, что ещё больше усугубило кашель. – К лошадиному ржанию привык, вот человеческую речь и не понимаешь. Собирайся в темпе!

Он сам довёл Тужилина до клуба и буквально с рук на руки передал Людочке, тут же сделавшей отметку в особом списке.

Следующим на очереди был сосед и душевный приятель покойного Борьки Ширяева – Пахом Косолапов, скорее всего знавший не только о значении багряных призраков, но и о многом другом. Он был доставлен в клуб спустя пятнадцать минут после Тужилина.

За отцом Никитой Цимбаларь пришёл в тот момент, когда на собрании объявили перерыв. Священник, занятый по хозяйству (попадья, по примеру других законопослушных граждан, уже час как находилась в клубе), очень удивился беспочвенным с его точки зрения претензиям участкового.

– Я ведь лицо духовное и к мирским делам непричастен, – говорил он. – Кроме того, вы даже не предупредили меня. Матушку предупредили, а меня почему-то нет. Это, в конце концов, похоже на издевательство.

– Это похоже на обыкновенную человеческую забывчивость, – возразил Цимбаларь, упрямый как никогда. – Пропустили вашу фамилию в списке, а теперь вдруг опомнились.

– Неужто это собрание нельзя провести без меня?

– То-то и оно. В сложившейся ситуации важен каждый голос. Районным властям нельзя давать повод для сомнения. Мне тяжко об этом говорить, но в случае неповиновения я буду вынужден применить силу.

– То есть силой доставите меня на суд толпы? – Такая перспектива весьма заинтриговала священника. – Эта ситуация весьма напоминает знаменитую сцену в Гефсиманском саду, когда за Иисусом Христом пришли вооружённые пособники иудейских старейшин. Не хватает только Иуды Искариота… Ну что же, я, по примеру Спасителя, подчиняюсь грубой силе и повторяю его бессмертные слова: «Не я ли каждый день учил вас в храме, а вы пришли ко мне с мечами и кольями, яко к разбойнику…»

Однако уже через сотню шагов им повстречался человек, с известной натяжкой способный заменить Иуду.

Это был сыродел Страшков, приближавшийся к клубу с другой стороны. Драматизм ситуации состоял в том, что его черёд посетить собрание ещё не наступил. Цимбаларь сразу почуял, что вся их хитроумная затея может окончиться крахом.

Спустя минуту священник и сыродел обменялись рукопожатиями. Помешать этому было уже невозможно.

– Полюбуйтесь только! Меня ведут под конвоем на совершенно никчёмное собрание, – пожаловался отец Никита. – Просто произвол какой-то.

– А вот я узнал об этом событии совершенно случайно, – сообщил Страшков. – Полным ходом идут выборы старосты, а меня, члена всех общественных комиссий, даже не поставили в известность. Непорядок! Пришлось наведаться без приглашения.