Придя в себя, он предпринял еще одну попытку:

— Что ты натворила, Кэтрин? Садиться пьяной за руль — это так на тебя непохоже.

— Откуда тебе знать, что на меня похоже? — Но усталость брала свое, мне уже было не до баталий. Я тяжело откинулась на подушку. — Ты прав. Это на меня непохоже. Если хочешь знать, я той ночью… была слегка не в себе. Если хочешь знать, я хотела умереть.

Дрожь пробрала меня при этих словах, и я закрыла глаза… Мне сказали, что я, видимо, успела повернуть руль, потому и не впечаталась прямо в кузов. Основной удар, сказали, пришелся на левую часть кеба — дверцу надо мной сплющило, как будто она была из фольги. И еще сказали, что я довольно удачно приложилась об руль — не будь пристегнут ремень, пролетела бы точно сквозь ветровое стекло и искромсала морду в кружево. Была бы как Джонни, а то и хуже… Но сама я ничего этого не помнила. Только оранжевые огни такси, от которого я увернулась, — и все. Лишь безымянный цвет вокруг.

— Видишь, пап, у меня всё как у мамы. Это пряталось во мне, как и в ней, ждало своего часа.

Я заставила себя открыть глаза и повернуть голову так, чтобы видеть его. Папино лицо было мертвенно-бледным. На впалых щеках и под глазами залегли темные тени. Я ждала, что он что-нибудь скажет, попытается ответить, и вдруг поняла, что отец не в силах говорить. Он старался сдержать слезы. От тишины мне стало не по себе, и я попробовала разрядить обстановку:

— Пап, а ты знал, что когда людей уносят с места аварии, то их кладут на доску со специальным покрытием? Классная штука! А вокруг головы обертывают штуку вроде губки — на случай, если шея сломана.

Эта губка — такая мерзость: лежишь, шелохнуться не можешь, все вокруг приглушено… Прямой путь к клаустрофобии. Пялишься в потолок, а над тобой мелькают чьи-то лица, чего-то спрашивают, фальшиво лыбятся…

— Права, конечно, отберут. Думаю, года на три. А вот значка мне больше не видать — это факт. Кеб списали. «Фарэвеи» вообще-то мощные, но плохо сочетаются с грузовиками. Бедная Мэв, наверное, в гробу перевернулась.

— Что ты будешь делать? — Голос у отца был совсем слабый.

— Без понятия. — Мой голос не лучше. — Воды еще не нальешь?

Отец наполнил стакан из кувшина. Постаравшись не касаться папиных пальцев, я взяла стакан и отпила глоток. Отец снова устроился на стуле. Руки на коленях, пальцы сплетены.

— Я тебя видел. — Он робко покосился на меня. — На заупокойной службе. Видел, как ты убежала. Заметил только тогда, когда ты была уже у холма. Глаза у меня уже не те, но я знал, что это ты… Там еще был мужчина в спортивном автомобиле, он побежал за тобой. И я слышал, как он зовет тебя по имени… Почему ты убежала?

— Я и не собиралась там быть. Мужчина, которого ты видел… Он заманил меня туда.

— А-а… — У отца был разочарованный вид. — А я думал…

— Нет. — Я сделала еще глоток и поставила стакан в сторону. Как же мне хотелось остаться одной. — Слушай, может, пойдешь? Я хочу отдохнуть.

Отец будто и не слышал:

— Кэтрин, я знаю, что наломал немало дров. Я просто не мог после… Ты так похожа на нее.

— Папа, я не хочу этого слышать.

— Я был рад, когда ты ушла к Мэв. Я не знал, как справиться с тобой. Как справиться со всем. Когда мне предложили раньше срока уйти на пенсию, это было такое облегчение…

— Папа, сделай одолжение — мне из легкого эту хрень откачивают…

— Мэв была так добра. Ты ведь, наверное, и не знала, что она постоянно приходила и помогала мне с уборкой? Она оставалась на чашку чая и рассказывала, как у тебя дела…

— Папа…

Внутри все дрожало и дергалось, я хватала ртом воздух.

Как же он постарел. Стал одним из тех усохших, дряхлых старичков, которые бредут от автобусной остановки с сумкой, набитой продуктами; у них печальные худые лица и непомерно большие уши.

— Извини, я не хотел огорчать тебя и утомлять. Просто когда этот человек позвонил и сказал, что ты здесь…

— Какой еще человек?

— Я так беспокоился за тебя, Кэтрин. Знаю, прошлого не поправишь, но я надеялся… я надеюсь, что мы сможем быть друзьями. Хочешь, поживи у нас с Патрицией, когда тебя выпишут. Тебе же нужно будет время, чтобы прийти в себя, встать на ноги.

— Эй, погоди. — В голове у меня бушевала целая лавина. Факты, воспоминания разъезжались, ускользали, я не знала, за что ухватиться. И выпалила наугад: — Что еще за Патриция?

Покраснел! Мой отец покраснел!

— Это… моя знакомая дама.

— Твоя — кто?

— Мы вместе чуть больше года. Я встретил ее в группе психологической поддержки для перенесших душевную травму.

Он — в группе психологической…

Отец выпрямился на стуле. И будто вырос дюйма на три, прямо у меня на глазах. Мне нужен кодеин — срочно.

— Я должен был как-то помочь себе. Почти четырнадцать лет я прятался от мира. Четырнадцать лет. Да, я обязан был уделять Мэри больше внимания. Да, я обязан был стать для тебя гораздо лучшим отцом. Но прошлое не изменишь, ведь так?

Чудно слышать, как он произносит ее имя.

— Не могу представить, как ты сидишь в библиотеке, или в церкви, или еще где и изливаешь душу перед незнакомыми людьми.

— Знаю. Странно, да? — Папа нервно хмыкнул, но его лицо тотчас снова стало серьезным. — Кэтрин, я любил твою мать даже больше, чем… Но теперь… Теперь я встретил Патрицию. Она… замечательная.

— Замечательная? — Резкий укол в ребрах. Отец снова покраснел. Меня сейчас вывернет! — Да. Замечательная. Она прекрасная женщина. Заупокойная служба — это ее идея.

Неужели папа действительно мог измениться? Сначала я этого не заметила, но он заговорил о Патриции — и я уже вижу… Тот же макинтош, надраенные до блеска ботинки, ручка в нагрудном кармане, та же манера сплетать пальцы — но, похоже, он обрел смысл в жизни. У него есть женщина по имени Патриция — и у нее бывают идеи.

— А сюда заявиться — это тоже ее идея?

— Нет. Это уже моя. Мне давно следовало прийти, но мы уезжали на неделю в Париж. Вернулись только сегодня утром. Тогда я и получил сообщение.

Мой отец и какая-то женщина… Залезают на Эйфелеву башню, гуляют вдоль Сены, ходят по Лувру, лопают улиток… Возвращаются домой…

— Какое сообщение? Кто тебе сказал, что я здесь?

— Сообщение на автоответчике. От какого-то Джейми.

— Джейми? Не знаю никакого Джейми.

Папа был озадачен:

— А я думал, что это тот мужчина, который тогда бросился за тобой. В спортивной машине.

— Папа, а ты уверен, что его зовут не Крэйг?

— Конечно, уверен. Джейми Лоуренс. Именно так.