Все это делали лепесточники, тихо и вежливо. Мне казалось, они до сих не могли поверить, что такой знатный вельможа, пусть даже бывший вдвойне, — уже и не аристократ, и разоблаченный народный министр, — явился по своей воле участвовать в их скитаниях. Может быть, они даже считали меня талисманом своего бегства.

Я и не собирался с ними спорить. В голове звучали глупые детские считалки про лепесточников и драконов — известное пророчество, что лепесточники сами по себе талисман всего королевства.

Единственным участником, точнее участницей, нашего пикника на пустоши, не старавшимся блеснуть передо мной вежливостью, была Магали. Она пару раз подходила, щупала лоб, мерила пульс и, что-то недовольно буркнув, удалялась, а когда достаточно рассвело, решила осмотреть рану. Вечерняя повязка уже слегка подсохла, я проявил шутливое мужество, когда она взялась за нее, но не произвел на деву-доктора никакого впечатления.

— У вас золотые паль… ш-ш-ш. И прекрасный глазоме… ш-ш!

— Не дергайтесь! И шипите сколько хочется без прикусывания губ!

— Там все плохо? — спросил я несколько секунд спустя.

— Лучше, чем я ожидала, — ответила Магали после короткой паузы. — Но если Лина не доберется до клиники и не вернется кошка, то вечером мне придется вытаскивать пулю, используя то, что имеется. От золотых пальцев со стальными ногтями я бы не отказалась, а вашу стойкость лучше поберечь до операции.

— С вами приятно иметь дело. — Я почти не улыбнулся. — Вы строите планы на вечер, а я не представляю, что будет через час.

Магали внимательно взглянула на меня, будто подыскивая подходящий ответ. Но, не найдя его, промолчала.

Что-то ткнулось в мою ногу. Что-то привычное и непривычное одновременно. Так тыкалась Крошка… в позапрошлом году.

Я поднял голову, удачно подавив стон. Да, это был катланк, который через два года дорастет до Крошки, если мы все не погибнем на пустоши. Паши, полное имя которого я уже знал, поэтому улыбнулся.

В пяти шагах сидел его хозяин. Поймав мой взгляд, он сделал вид, будто считает нависшие тучи.

— Он ваш ассистент? — спросил я Магали.

— Лина велела ему не отходить от меня и он выполняет приказ, — тихо ответила дева-доктор.

Я закрыл глаза и задумался. Никому не пожелал бы таких приключений, что выпали этому мальчишке. И все же — наверное, страдая от раны, можно позволить себе злые рассуждения — ему немножко повезло.

В самые нежные годы принцы засыпают в колыбелях под баллады о давних войнах. Читают сказки о легендарных героях вроде Криллэ, имени которого нет ни в одной летописи, зато оно есть в десяти песенных сборниках, и поэтому он реальней графа с любой родословной. Притчу о юном принце, который на охоте помог старушке донести хворост до ее хижины, а она на войне укрыла его от врагов. Такие же песни, басни, новеллы, после которых наследник, засыпая, обещает быть самым отважным, самым справедливым, самым благородным королем, чтобы правнукам пели песни и в них звучало его имя.

Но годы идут, принц взрослеет, выпивает первый бокал вина и понемногу узнает, что без благородства можно обойтись. Что если он не выучит урок, то учитель лишь печально вздохнет и не повысит голоса. Что можно сгрести все эклеры и меренги с блюда. Что можно посетить буфет и выпить вина, да не бокал — несколько бутылей. За эту историю высекут пажей, даже тех, кого с ним не было, а его высочеству предложат серебряный таз и похмельное питье. А фрейлин сначала можно сколько угодно дергать за косички, а потом, по совету старших пажей…

Вот потому-то и хочется, чтобы маленьких принцев похищали драконы и лепесточники, пока они не испортились. И возвращали во дворец несколько лет спустя, чтобы они были готовы исполнить свои благородные обеты…

Внезапно до меня донеслись испуганные крики.

Вот как всегда! Как говорила нянюшка: «Если очень сладко, скоро будет гадко». Не то чтобы лежать под навесом и размышлять о принцах очень сладко. Но если сейчас появятся осмелевшие гвардейцы Добродетели, эта гадость будет последней в моей жизни. И не только в моей.

Рука нащупала рукоять свинцовника.

— Не бойся, он уже с добычей, — крикнул кто-то, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно тише.

— Это наша кошка! — согласился другой лепесточник.

И что особенно приятно, донеслось радостное «мьяу!» Паши.

Я повернул голову. Ко мне гордо шествовала Крошка с высоко поднятым хвостом. К ее ошейнику была приторочена небольшая корзинка. Видимо, этого груза моей кошке показалось мало, поэтому в зубах была курица.

Крошка подошла, кинула рядом бездыханную птицу и ткнулась носом мне в руку.

— Спасибо! Все хорошо, она своя, — шептал я, поглаживая серую мордочку, в то время как Магали отвязывала корзинку, ругаясь не столь добрым шепотом насчет узлов своего деда, к которым не привыкнуть.

— Вот удача! — заявила подошедшая незнакомая лепесточница. — Господин вельможа, если они ее кушать не намерены, позвольте я супчик приготовлю! Костерочек мы укроем, ни дымка не поднимется. Вам первая тарелка, а им — косточки, потроха.

— Франсю хорошая повариха, — подтвердил Нико.

Я понял, что лепесточница Франсю столь уважительно говорила о Крошке, и затрясся от смеха, до боли в плече. Потом взял птицу за крыло, приподнял, показал Франсю — возьми.

Моя кошка равнодушно отнеслась к передаче добычи — мол, мое дело принести, а там хоть закопайте.

— Между прочим, она считает тебя своим котенком, — неожиданно сказал Нико. — Катланки не любят влезать в курятники и делают это, лишь когда очень надо.

— Откуда ты это знаешь? — спросил я, отметив, что впервые вступил в разговор с принцем.

— Я читал в королевской библиотеке «Либрум, о свойствах, повадках, нравах, проживании, прокормлении, брачевании и расплождении катланков повествующий». Ну, на самом деле, мне прочитали, — заявил Нико и я с удовольствием отметил, что он еще не вышел из возраста, когда честность является ценностью для принцев.

— Катланки — это хорошо, — прервала его Магали. — Костер только осторожней разводите, чтоб супостатам не надымить. И перед супом вскипятите котелок для меня. Еда подождет, раны — нет.

С этим спорить никто не стал.

Магали распотрошила корзину, я сам удивился, сколько в нее вместилось медицинского инвентаря и полезных снадобий. Уже скоро я получил кружку дымящегося напитка, в который дева-доктор влила треть склянки некоего болеутоляющего сна — так она сказала.

— Эй, пострел, — обратилась она к несостоявшемуся наследнику престола, — потом повозишься со своим клопоносцем…

— Это Паши. Паршивец, — уточнил маленький принц.

— …со своим Паршивцем. А сейчас мне поможешь. Воду обеспечь, обычную, руки обмыть.

— Мадам, — заметил я, ощущая приближение глубокого сна, — за обеспечение водой, как всегда, взяло ответственность небо.