«Мятежный Петушок». Ну что ж, пусть так и будет. Название не очень–то абстрактное, но подходящее; практически, все, включая и Мэри, всегда твердили, что ему свойственна определенная непокорность. На самом же деле, уверял он себя, у меня это обостренное восприятие всякой несправедливости. Люди путают эти качества, потому что внешние их проявления зачастую похожи.

Глянув на часы, он убедился, что у него еще есть время зайти в отдел упаковки фабрики по переработке цитрусовых, что он незамедлительно и сделал.

– Десять поллитровых банок апельсинового джема высшего сорта, сказал он клерку, заведовавшему отгрузкой. Либо он достанет их сейчас, либо никогда.

– Вы уверены в том, что вам положены добавочные десять банок? — клерк подозрительно поглядел на него, так как ему уже приходилось иметь дело с Морли.

– Можете проверить мою квоту у Джо Перзера, — ответил Морли. — Пожалуйста, стоит только поднять трубку и спросить у него.

– Я слишком занят, — произнес клерк.

Он отсчитал десять поллитровых банок основной продукции киббуца и передал их Морли в бумажном мешке, а не в картонной коробке.

– А почему не в коробке?

– Катитесь, — грубо оборвал его клерк.

Морли вынул одну из банок, чтобы удостовериться, что это на самом деле «ВК». «Джем из киббуца «Тзкел Упарсин!», гласила надпись на этикетке. «Изготовлено из настоящих севильских апельсинов, мутационная группа 3–Б. С удовольствием поставьте банку солнечной Испании у себя на кухне или на полке с продуктами!»

– Отлично! — сказал Морли. — Большое спасибо.

Он вывалил бумажный ящик из здания склада готовой продукции и снова оказался на ярком солнце.

Вернувшись на стоянку яликов, он начал загружать банки с джемом в «Мятежного Петушка». Единственный приличный продукт, производимый в этом киббуце, отметил он про себя, размещая банки одну за другой на магнитные захваты в грузовом отсеке. Боюсь, это единственное, чего мне будет недоставать.

Он связался с Мэри по рации, висевшей у него на шее.

– Я выбрал ялик, — сообщил он ей. — Приходи на стоянку, я тебе его покажу.

– Ты уверен, что он хороший?

– Неужели ты сомневаешься в моих технических способностях? — раздраженно осведомился он. — Я проверил ракетный двигатель, электрооборудование, органы управления, каждую из систем жизнеобеспечения, абсолютно все–все.

Он затолкал последнюю банку джема в грузовой отсек и плотно прикрыл дверь.

Мэри появилась на стоянке через несколько минут, стройная, загорелая, в рубахе цвета хаки, такого же цвета шортах и в сандалиях.

– Ну, — сказала она, обозревая «Мятежного Петушка», — что до меня, то он мне кажется развалюхой. Но если ты утверждаешь, что он «о'кей», то так оно и есть, как я полагаю.

– Я уже начал загрузку, — похвастался Морли.

– Чем же?

Открыв дверь грузового отсека, он показал ей десять банок джема.

– Боже праведный, — только и могла вымолвить Мэри после продолжительной паузы.

– В чем дело?

– Ты не проверил ни двигатель, ни электропроводку. Ты занимался тем, что раздобывал этот мерзкий джем, о котором ты только и в состоянии говорить. — Она со злобной яростью захлопнула дверь грузового отсека. — Временами мне кажется, что ты не в своем уме. От надежного функционирования систем этого ялика зависят наши жизни. А вдруг откажет система снабжения кислородом или обогрева? Или в корпусе возникнет микротрещина, что повлечет за собой утечку воздуха? Или…

– Попроси своего братца проверить все это, — перебил он ее. — Поскольку ты ему доверяешь куда больше, чем мне.

– Он занят. Ты об этом знаешь.

– Лучше б он пришел сюда, — заметил Морли, — и выбрал для нас ялик. Вместо меня.

Его жена пристально на него поглядела, все ее худощавое тело подобралось в решительную позу открытого неповиновения. Затем она вся сникла, как бы покорившись судьбе и сознавая всю нелепость ситуации, — Самое странное заключается в том, — сказала она, — что тебе всегда и во всем сопутствует удача — я имею в виду, что она с тобою всегда независимо от твоих способностей. Наверное, это действительно наилучший из имеющихся здесь яликов. Но не потому, что ты хоть немного в них разбираешься — просто потому, что ты везучий, что везение — нечто для тебя врожденное, какая–то полезная мутация.

– Это вовсе не везение. Это мое умение сделать правильный выбор.

– Нет, — Мэри отрицательно мотнула головой. — Это у тебя как раз начисто отсутствует, но тебе не надо разумно мыслить — во всяком случае, в обычном смысле. В этом–то и весь ужас положения. Мы возьмем этот ялик и нам останется только и надеяться, что, как и прежде, твоя удача нас не покинет. Но как все–таки тебе удается так жить, Сет? — Она с нескрываемой горечью во взгляде подняла глаза, чтобы взглянуть на его лицо. — Ведь это несправедливо по отношению ко мне.

– Пока что мне удавалось поддерживать наши отношения.

– Ты держал нас здесь, в этом…, киббуце, — сказала Мэри, — целых восемь лет.

– Но теперь я же вызволил нас отсюда.

– Ради чего–то, скорее всего, худшего, что нам известно об этом новом назначении? Ничего, кроме того, что знает Госсим, — а он знает потому, что сделал своим обыкновением ознакомление с почтой всех обитателей киббуца. Он читал твою самую первую мольбу–прошение… Я не хотела тебе говорить об этом, потому что боялась сделать тебе…

– Вот гнусный тип, — в нем вскипела лютая звериная ярость, тем более болезненная из–за невозможности что–либо изменить. — Это же абсолютно бессовестно — читать чужие прошения.

– Он здесь заправила. Он чувствует себя так, будто все вокруг — его вотчина. Но ничего, мы уже отсюда сматываемся.

– Слава Богу. Не сердись. Успокойся. Все равно, ты ничего не можешь с этим поделать — он читает их вот уже многие годы.

– А что он при этом говорил, хорошо ли составлена была, по его мнению, эта просьба?

– Фред Госсим — ответила Мэри Морли, — ни за что бы этого не сказал. Мне же кажется, что она была очень прилично составлена. А как же иначе — ведь ты получил перевод!

– Я тоже так считаю. Потому что Богу, ей–ей, не очень–то положено быть чутким к молитвам своих почитателей в соответствии с теми заветами, что действовали в эпоху, предшествовавшую появлению Заступника, когда могущество Форморазрушителя было столь велико, а ниши взаимоотношения с ним — я имею в виду, с Богом — столь гадкими.

– Представляю, каково было бы тебе тогда, — злорадно заметила Мэри. — Со всеми этими твоими горькими сетованиями в отношении того, чему нас учат и что делает Наставник.

– Я был бы великим поэтом. Как Давид.

– У тебя была бы такая же никчемная работа, как и сейчас.