повернулся к ним. Отличить одни простые черные плащи от других было невозможно.

– Это вы – Вестницы? – обратился я к ним.

Раненая женщина, съежившись, стонала и прижимала руки к лицу. Две другие осторожно погладили ее по спине и встали. Я не видел их лиц, а они молчали. И молчание это мне совсем не понравилось.

Я повернулся к Харрису – увы, в тот самый момент, когда он спихнул головореза с балкона, и необъятное тулово того полетело вниз. Громила шлепнулся о каменный пол со звуком, от которого меня чуть не стошнило. Со стороны нефа раздались женские визги и лихорадочный топот – то явно были Хильда и ее ведьмы, улепетывавшие со всех ног.

Лишь тогда органный вой наконец затих. Однако мрачное эхо его все еще висело в воздухе, будто застоявшийся туман. Харрис потер руками и как ни в чем не бывало перевел дух, будто всего лишь сменил колеса на карете.

Я же, отнюдь не расслабившись, повернулся к двум безмолвным ведьмам и наставил на них револьвер. Были ли в нем еще пули, я не знал. Даже если и были, то вряд ли больше одной.

– Это вы – Вестницы? – повторил я, на сей раз громче.

Ответа так и не последовало. Я посмотрел на Харриса, продолжая целиться в ведьм.

– Кто они? Это йоркская шайка?

Он заворчал, знаком велев мне опустить револьвер. Я не послушался. И перевел взгляд на Кэролайн. С растущим недоверием в лице она тоже смотрела на ведьм, так и не снявших капюшоны.

Секунды, на которую я отвлекся, хватило Харрису для того, чтобы подшагнуть ко мне и вывернуть мою левую руку.

– Да что же ты тво…

Я попытался высвободиться, но хватка у него была железная. Кэролайн пришла мне на помощь – она принялась колотить Харриса из всех своих сил, ее кулачки казались смехотворно маленькими на фоне его могучего тела. Пока мы боролись, я то и дело поглядывал на двух ведьм, которые вроде и не двигались, но всякий раз, когда я видел их, оказывались все ближе.

Харрис, которому это было уже не впервой, выкручивал мою руку до тех пор, пока я не почувствовал, что кости мои вот-вот хрустнут. Мыча от боли, я все равно отказывался выпустить револьвер, но хватка моя ослабла, и великан без особых усилий забрал у меня оружие.

Он перекинул его через балюстраду и крепко перехватил меня так, чтобы я развернулся лицом к ведьмам. У обеих в руках были маленькие кинжалы – их тонкие лезвия сверкнули в сиянии свечей.

– Бегите! – крикнул я Кэролайн.

Она метнулась к противоположному концу балкона и лихорадочно заозиралась в поисках выхода.

Харрис, все еще крепко державший меня, стоял к ней спиной, и больше я Кэролайн не видел. Только услышал ее крик – долгий пронзительный вопль, от которого кровь застыла у меня в жилах. Потом он стал глуше, словно ей в рот засунули кляп, и спустя секунду внезапно прервался.

Все это время я рычал, дергался и бился в руках у Харриса – пока рядом вновь не возникли ведьмы.

С лестницы донеслись торопливые шаги, и в дверном проеме мелькнула чья-то тень. Причетник.

– Простите, сэр. Они пришли сюда первыми. – Но в чертовом лице его не было и капли раскаяния. – И ведьмы всегда хорошо платят.

В голове роились проклятия, но прокричать их мне не удалось, ибо одна из ведьм крепко стиснула мою голову. Я сопротивлялся, но вырваться из твердой хватки Харриса так и не смог. Я почувствовал на лице чужие костлявые руки в холодных кожаных перчатках. От них несло какими-то химикалиями.

Вторая ведьма прижала к моему носу влажную тряпку – вонь была нестерпимая. Я пытался задержать дыхание, но безуспешно; гадкая субстанция заползла мне в ноздри и легкие, и последним, что я увидел, стал блеск серебристого лезвия.

ДНЕВНИК – 1844

С сожалением сообщаю, что вместо того, чтобы последовать бодрящему Предписанию доктора Гранвилля касательно приема Вод в Бате при всяком недомогании, я по прибытии в Бат послал за Врачом, у которого здесь наилучшая Репутация, то бишь доктором Барлоу. […]

Мой курс лечения был прерван необходимостью моего возвращения в Лондон из-за моего Запроса о наследовании английского пэрства Отца – я вернулся в Бат – нашел доктора Барлоу при смерти…

33

Мир вокруг колыхался – очень, очень плавно. Казалось, будто я лежу в маленькой лодочке, подо мною набитый вереском матрас, и нежный бриз укачивает меня так, что глаза слипаются. Постепенно райский ветерок сменился холодным сырым воздухом, и дышать стало больно. Влажность вокруг была такая, что больное запястье мое заныло, и я вспомнил момент, когда громила ведьм сломал мне руку. Я действительно лежал на чем-то мягком, но кожу щипало, и мне вспомнилось зеленое пламя. И тогда по всему телу, по бедрам, коленям, спине и голове, начала растекаться боль. Кажется, я застонал – но не уверен, был ли то именно я. Так или иначе, мне не хотелось ничего знать, не хотелось ничего чувствовать, и снова впасть в блаженное забытье оказалось нетрудно.

Не помню, сколько раз я приходил в себя и снова забывался; не желая открывать глаза, я раз за разом заставлял себя проваливаться обратно в сон, но с каждым разом это занимало все больше времени. С каждым разом воздух становился все более влажным, а раны ныли все сильнее, пока боль окончательно не лишила меня сна.

И даже тогда я продолжал лежать с закрытыми глазами, прислушиваясь к мерному капанью, доносившемуся откуда-то издалека. Звук был отчетливый и приятный, он кружил вокруг меня, словно отражаясь от стен… собора…

Я взвыл, резко сел и сразу открыл глаза.

Просидел я всего секунду, ибо привел себя в вертикальное положение с помощью правой руки. Ее пронзила острая боль, и я тотчас откинулся назад, прижав к себе сломанную кисть. Кто-то вновь наложил на нее шину.

Тут я заметил над головой золотистое свечение. То была маленькая масляная лампа, свисавшая с низкого сводчатого потолка. Я поморгал – в глазах прояснилось, и я увидел контуры рыже-охряной кирпичной кладки, отсырелой и в пятнах селитры.

Я что, был в крипте?

Рядом кто-то тихо произнес: «Он очнулся».

Голос принадлежал ребенку.

Я снова сел – болел каждый дюйм моего торса. Она стояла у меня в изножье – девочка лет пяти, одетая в толстое-претолстое пальто. Ее лицо с большими голубыми глазами, показавшееся мне удивительно знакомым, обрамляли