Традиционные снимки на фотобумаге, переснятые на телефон, не бывают хорошего качества. Я повернула экран под углом, но изображение оставалось размытым. Я передвинулась в тень и увидела молодую женщину в длинной шали, с ребенком на руках.

— Лиззи? — Слезы жгли мне глаза. Лиззи и ее малышка.

— Посмотри внимательнее.

Я пригляделась и увидела, что эта женщина — я сама, держащая на руках Лиззи в крестильной рубашке.

— Это пришло сегодня, — повторила Виктория, улыбаясь. — Там есть сообщение, прокрути вниз, это всего несколько слов.

«Скажите маме, что теперь я все поняла».

Я долго смотрела на экран. Тепло постепенно проникало в каждую клетку моего тела, рана начинала затягиваться. Мы сидели рядом в безмятежной тишине, у меня не было слов, чтобы высказать то, что я чувствовала.

Официант забрал мою тарелку с мидиями и принес горячий кофе. Через некоторое время Виктория отставила чашку и вздохнула.

— Оказывается, у меня завтра дела. Я заказала такси до Сен-Мари-де-ла-Мер. Планирую поснимать диких лошадей и церковь. — Она вытянула ноги поближе к солнцу. — Одна.

— Нужно, чтобы кто-то носил твои камеры. Я думала, для этого ты и просила меня поехать с тобой.

— Мне поможет водитель.

— Тебе нужна компаньонка.

— Мне нужна полная тишина. — Она улыбнулась. — Ты даже не представляешь, какой я умею быть молчаливой.

Виктория потянулась через стол и взяла меня за руку:

— Наберись уже храбрости!

Ранним утром со свертком под мышкой я шла к дому Люка. Это было недалеко. Вдоль обочины дороги мимо Гланума и вверх к Сен-Поль-де-Мазоле выстроились большие плакаты с репродукциями картин Ван Гога. Мы проезжали этим путем, Люк и я, но тогда я их не замечала, мне было не до того. Дорога мимо больницы не изменилась, каждый ее поворот вызывал у меня воспоминания о жаре в машине, руках Люка на руле и Коко у меня на коленях. О том, как я была убеждена, что совершаю ошибку.

Когда я свернула на петлявшую в зелено-золотистой тени тропинку, мне показалось, что время пошло вспять. Я думала, что сердце вот-вот разорвется от бешеного стука, но, миновав последний поворот, увидела, что зеленого грузовичка во дворе нет, и почувствовала огромное облегчение — мне не хотелось встретиться с Люком. Увидеть перемену в его чувствах было бы невыносимо.

Сад выглядел по-прежнему — трава, полевые цветы и деревья. На первый взгляд и дом не изменился, но потом я заметила, что ставни починены и покрашены, а крыша снова цела. Дверь была слегка приоткрыта. Я постучала и подождала, но никто не вышел, и тогда я ее толкнула.

На столе стоял кувшин с цветами и накрытая тарелка со сливочным маслом. В шкафу появился новый фарфор с красивым синим рисунком. Угли в камине еще хранили тепло. Кресло было отремонтировано — конский волос заправлен внутрь, на кожаной обивке виднелся аккуратный шов. У стены лежали рулоны бумаги.

Я сказала Люку, что найду его, и сдержала обещание, потому что почувствовала его присутствие здесь, в этих теплых углях, в кресле, в рулонах бумаги, в кувшине с цветами и в фарфоре. Я увидела, что его жизнь наладилась, что он был счастлив и работал. И он не нуждался во мне.

Я положила пакет на стол, чтобы он понял, что я приходила. Я сделала то, что обещала, и этого было достаточно.

«Все к лучшему», — успокаивала я себя.

На обратном пути я остановилась у ворот Сен-Поль-де-Мазоле, где начался главный роман Ван Гога — роман между ним и деревьями, горами, светом и красками, захватившими его сердце и душу. Я вошла внутрь. Из окна маленькой комнаты, обставленной почти так же, как комната Люка, были видны палящее солнце, красная трава, голубые деревья и желтое небо. То самое желтое небо, которое показывал мне Люк. Я не сдвинулась с места, пока туристы, толпившиеся вокруг, не вышли. Я смотрела на горы и думала о человеке, который их рисовал, о том, сколько в его сердце было одиночества, терпения и надежды. Здесь он был в здравом уме. Безумие тяжким бременем лежало на его плечах, но лечение дало ему свободу, по крайней мере, на время. Он отдал свой необыкновенный талант миру, который тогда в нем не нуждался, и это стоило ему жизни. Я узнала, что Люк вернул свою жизнь, и это стало моим утешением.

Когда я повернулась, чтобы выйти, в дверях стоял Люк. Он ждал.

Июль 2019 года

— Ада, ты проголодалась, малышка?

Она раздумывает, и ее голубые глаза темнеют. Руки, волосы и коленки забрызганы оранжевой краской. Светлые кудри подпрыгивают, когда она кивает головой. На шее красивое ожерелье из ракушек. Ей почти полтора года.

— Люк скоро приготовит рыбу.

Я не называю его дядей, хотя как бывший зять ее отца он дядя и есть. Когда-нибудь Лиззи ей все объяснит.

Ада смотрит на свои оранжевые пальцы и колени, а затем тихонько наклоняется вперед, прижимается к моей груди и обнимает за шею. Я медленно встаю, ее теплая тяжесть слишком напрягает мою спину, но я совершенно не озабочена тем, что это не полезно для позвоночника. Я наслаждаюсь одним из тех моментов, о которых мечтала зимой. То же чувство я испытывала, когда Лиззи с Адой сошли с поезда в Арле, и я заключила их в объятия, вдохнув их запах. Это счастье. Такое же я ощущаю, когда моя рука в руке Люка.

Люк… Моя жизнь стала наполненной благодаря ему. А еще синему в любое время года небу, птицам, морю, камину зимой. Это счастье, в которое я никогда не верила.

Лиззи поднимет взгляд и смотрит на нас. Она сидит под вишней, прислонившись спиной к стволу и одним пальцем удерживая страницу, на которой остановилась. Улыбнувшись, она снова опускает глаза и погружается в чтение. Ей полезно отдохнуть на воздухе, она занята преподавательской работой, занята Адой.

Это было нелегко, но Виктория нам помогла. Одно из добрых дел, за которые я ей навеки благодарна, одно из бесчисленного множества добрых дел. Она выслушивала Лиззи по телефону, советовала ей отвечать на мои электронные письма, а позже и поговорить со мной. Она организовала нам онлайн-консультации с семейным психологом.

Я многое поняла и осознала тяжелые факты. Лиззи думала, что я не уделяла ей внимания в детстве, а потом пыталась контролировать ее взрослую жизнь. Она сбежала, но не так далеко. Во всяком случае, не так надолго, как я предполагала. Через полгода ее виза истекла. Она вернулась в Лондон с Адой, купила крошечную квартирку на средства от продажи квартиры в Солсбери и стала искать работу. Прошел год, прежде чем мы встретились, но я была готова ждать. Это был мой второй шанс.

Она не все мне рассказала. Кое о чем я, возможно, не узнаю никогда — о времени, проведенном с Блейком, о ее отношении к Офелии. Я знаю, что Офелия и Нейтан хорошо заботились о ней, в Калифорнии она получила лучшую акушерскую помощь, которую можно купить за деньги. Я всегда буду благодарна им за это.