– Я должен был это преподнести еще до того как… – виновато улыбнулся Андроник.

На это Оливия ответила с искренней улыбкой:

– Твой фаллос самый желанный подарок для меня…

О, Господи! Разве мог подумать Андроник в тот вечер на темной улице Пемптона[162], что его пьяное вмешательство является самым важным в его жизни. Какое ему было дело до того, что несколько негодяев волочат за волосы истекающую кровью девочку. Мало ли в чем ее вина. Может, она воровка. Может быть, непослушная рабыня. А может, и решившая сбежать от хозяина блудливая девка. Так бы и прошел, покачиваясь, Андроник мимо.

Но судьбе было угодно другое. Один из негодяев грубо толкнул плечом тогда еще молодого макелария, да еще грязно обругал. Что вскипело в Андронике? Кровь или избыток вина? И сейчас не понимает. Но когда он с удивлением увидел лежащих у его ног негодяев и свои покрытые их кровью кулаки, Господь открыл ему глаза. Андроник увидел во взоре девчонки столько боли и печали, сколько не видел ни на одной иконе, запечатлевшей скорбь Богоматери над телом своего Бога-сына. Разве мог он оставить истекать кровью на опасной улице это несчастное дитя? Мог ли и дальше вышвырнуть из своего убогого жилища ту, кто, едва излечившись, приняла на себя все заботы о нем и о его малом хозяйстве. Ту, которой он в очередном опьянении овладел, а на утро, не увидев ни одной слезинки и не услышав ни малейшего упрека и обвинения, оставил на три дня саму. А вернувшись… Вернувшись, он обнаружил ее в украшенном цветами жилище и с покорно склоненной головой.

А дальше… Жизнь Андроника изменилась. И то, кем он сейчас есть, и то, что у него сейчас есть, всем этим он благодарен Богу и Оливии.

Остается только один всегда беспокоящий Андроника вопрос, за что Господь так наградил его, послав умную, заботливую, красивую жену, подарившую ему двух чудесных сыновей.

А еще… Глава корпорации макелариев до сих пор не знает об Оливии ничего более того, что она желает рассказать о себе. А особенно о том, откуда, или от кого у нее столько знаний, умений и здравого смысла.

Хотя… Она так и не посоветовала, как ему вернуть утраченные кварталы? Только сказала, что в жизни есть место случаю, который может быть и чудесным. Все ожидают чуда-расчудесного, что в один миг изменит ситуацию в лучшую сторону. Ждал чуда василевс Кантакузин и получил его стараниями Никифора. Ждет теперь чуда сам Андроник. Только чьими стараниями случится лучшее?

Но об этом позже. Андронику так желалось еще немного побыть, всего лишь в мыслях, со своей женой. И он вновь увидел (всего лишь в мыслях) улыбку своей Оливии!

– Я хочу с тобой поговорить. Наедине!

И надо же какому-то глупцу прервать Андроника в тот миг, когда его сердце находится все еще рядом с женой. Встать, да и отправить свой могучий кулак в рожу этого наглеца.

И глава макелариев встал и кулак занес, но…

Улыбка исчезла. Вместо нее теперь было отверстие с сильно вытянутое отвисшей челюстью. Кулак, как и ноги, стали в одно мгновение тряпичными. Хорошо, что корпус сохранил твердость и позволил усидеть, рухнув в бессилии на скамью.

– О, дьявольщина! – вырвалось приглушенно изнутри. – Ты ли это?!

– Я!

Что же дальше? Куда направиться. Как правильно поступить?

Правильный город. Удобный этот город святого Константина. Прямые улицы пересекаются с прямыми улицами. Здесь не собьешься с правильно выбранного пути. Это не грязные, пыльные, кривые и запутанные улицы европейских городов. Но от этого не легче обеспокоенному Гудо. Ему так и не понятно, куда следует идти и что нужно делать.

С одной стороны понятно – схватить за горло проклятого бургермейстера Никифора, встряхнуть его как следует и вырвать из его лап малыша Андреаса. Но непонятно, как пробраться в его дворец? Как обойти многочисленную стражу? Как проявиться, чтобы смертельно испугать этого Никифора, и в то же время не выдать себя, ибо на него набросятся тысячи тех, кто считает его магом и слугой дьявола. А как сделать так, чтобы уйти с малышом на руках и скрыться в городе с такими прямыми и открытыми улицами? Кто впустит в свой дом человека с ужасным лицом? Лицом, которое знает весь город, побывавший на казне этого человека.

А как быть с Гретой? Где ее разыскать в этом огромном городе? Тем более что Даут и сам не желаем в столице. Он и сам должен находиться в надежном убежище, и не показаться тому, кто знает его в лицо. Его не встретишь вот так просто на улице, и ни у кого не спросишь: «Знаете ли вы Даута? Начальника тайной службы самого Орхан-бея? Он где-то должен быть в этом городе…»

Так как же правильно поступить? У кого спросить совет? Кто подскажет? Кто поможет?

Была надежда, огромная надежда на отца Александра. Нетерпение вынудило Гудо совершить неправильный поступок. Дались ему эти монахи. Но и сами они виноваты в том, что он их покалечил. Малая надежда, совсем малая надежда остается в особе отца Иеремия. Но только по принуждению он будет помогать. И то… Чего ждать от того, кому поручено такое непростое дело, как надзирать над городом святого Константина и над его заумными горожанами? Ведь много раз Гудо слышал, что нет вероломнее человека, чем византиец. Отец Иеремий совсем непростой человек. Обманчиво его тщедушное обличие. Он, как крыса, не заметен в толпе себе подобных, но у добычи будет первый. Все это следует из того, что премудрый прот земли афонской доверил ему сверхважное.

Кто-то из мудрых утверждал, что человек от начала своего зол и коварен, и только по принуждению бывает или становится добрым. Остается принудить к доброму делу этого маленького монаха в огромной для него рясе и клобуке. А еще… А еще нужно побродить по городу. Как можно лучше узнать его. Прислушаться к говорящим (может, что нужного и услышишь!), найти нужных для поиска людей, и, конечно же, раздобыть серебро. А лучше – золото. Как-то Гальчини приводил слова отца Александра Великого, царя Македонии Филиппа: «Осел, груженный золотом, открывает ворота самой неприступной крепости».

Может быть, с этого и нужно начать?

Долго размышлял Гудо, долго бродил по городу, но ни на мгновение не выпустил из взора маленькое тело отца Иеремия. Нужно и ему отдать должное. Память у того превосходная. Святой отец ни разу не забыл, что за попытку побега поплатится сломанной ногой. Так и держится отец Иеремий в нескольких шагах от своего «дьявола». Лучше, чем привязанный. Они в паре уже несколько раз становились предметом насмешек прохожих. Огромный селянин с большим мешком за плечами и маленький монах, что едва ли не держится за этот мешок!

А вот и какая-то толпа на небольшой площади. Шумная, взволнованная. Нужно подойти. Может, и удастся услышать кое-что полезное?

Так казалось издалека. Подойдя ближе, Гудо увидел неприятное зрелище.

С незапамятных времен, а точнее с тех лет, когда христианские аскеты вышли из пустынь Египта, обрекли они свою жизнь на суровое одиночество по всему христианскому миру, умерщвляя свои тела и усмиряя инстинкты в пещерах, дальних пустошах, в ямах, на деревьях и в заложенных камнем кельях. Так, подражая святым, они спасали свои души от вечных мук. Многие истязали свои тела, нанося себе раны до тех пор, пока вызванные болью видения не подвергали их души проверке не менее суровой, чем та, что они устраивали своей плоти. При этом они часто повторяли слова святого Симеона: «Святые просияют на земле и станут святыми на небесах».