Но кого именно возлюбил по-немецки в тот момент Эномай, не было суждено узнать никому. Его мощное тело даже не ощутило укола четырехгранного стилета, прошедшего через мощные мышцы между третьим и четвертым ребром слева. Он почувствовал только едва заметный укол в сердце вроде укуса комара, нет, вернее, муравья, нет, вернее, скорпиона… И тут разноцветные костры снова проплыли каруселью, и он увидел великого Тзе.

– Иду к тебе! – шепнул могучий негр и упал лицом в костер.

Некоторое время только потрескиванье сучьев в огне нарушало тишину. Потом раздался топот ног: к костру бежали по тропе сверху и по ущелью снизу. Первым оказался Анатолий Белаш. Он кинулся к лежащему, поднял из огня и тут же уложил возле поваленного дерева. И сразу огляделся по сторонам. Никого, но на стволе мертвого бука киноварью были выведены буквы SPARTAK и на скорую руку, но со знанием дела выполненное изображение мужского полового органа. Картинка скорее подходила для гаража где-нибудь в Купчине, чем для векового дерева на склоне античного вулкана.

Из ущелья выбежал, хрипло дыша, Алексей Илюхин, еще третьего дня посланный в Рим на разведку и рекогносцировку.

– Батя, – с трудом проговорил он, таращась на труп негра, – они там с ума посходили. Они говорят, что мы спустились с Везувия и движемся на Рим атакой!

– Правильно говорят! – процедил сквозь зубы Белаш, глядя на ненавистные англоязычные буквы, намалеванные на морщинистой коре. – Москвичи долбаные, мясники неумытые… Это мы еще поглядим, кому фак, а кому хрен. Один нормальный человек тут был! И тот негр! И того убили! Все, ешкина мля, мы спускаемся с Везувия!

Айшат снился сон.

Когда она в детстве дружила с русским солдатом, он рассказывал, что у них на заставе есть такая штука, «телевизор», по нему показывают новости и фильмы. «Ты что, фильмов никогда не видела?» – удивлялся он, но посмотреть телевизор не приглашал. Во-первых, неизвестно, а точнее, хорошо известно, что скажет сержант. Во-вторых, и главных, ну чего там тебе интересно будет, ты же не поймешь ничего, горянка. Позже выяснилось, что это запретное чудо техники есть и у многих в деревне, но дядя Салим на все вопросы о телевизоре и кино только вздыхал с осуждающим видом и вполголоса читал цитаты из Корана, призывающие молиться почаще, а кино смотреть пореже. Но однажды проговорился:

– Пока враги наши богатеют, мы живем бедно и не можем себе позволить…

К этому времени Айшат уже научилась видеть цветные полнометражные широкоформатные сны, даже не видеть, а смотреть, как смотрят голливудские блокбастеры. Сегодня, например, ей снилась мелодрама в двух сериях, превосходно продублированная, а назавтра – авангардный сюр с закадровым переводом, а если порой и случался кошмар, то воспринимался он, как захватывающий триллер. Субтитры не получались, да не больно-то их и хотелось.

Когда переехали в хибару на окраине Петербурга, там оказался старинный ламповый «Рекорд», и дядя Салим страшно озаботился, как бы это не подорвало нравственность племянницы, приведя ее прямиком на панель. Но Айшат, как ни странно, пару раз включив черно-белое чудо техники, равнодушно взглянула на перекошенные сериалы и тягомотные ток-шоу и отправилась спать. Дядя Салим, конечно, и понятия не имел, что с тех пор, как девушке исполнилось шестнадцать, она стала по субботам позволять себе посмотреть эротический сон.

Вчера в казино заходил Дима Хромин, с которым у Айшат были связаны самые приятные воспоминания, и всю ночь после этого ей снилась ретроспектива первой ночевки на территории Римской империи, чтение стихов на подоконнике и симпатичный чердачок в харчевне Апатия. Когда она проснулась и потянулась с блаженной улыбкой, дядя Слава поглядел на нее осуждающе, почти как дядя Салим.

– Андрюха в тюрьме, у нас начальником какой-то придурок-извращенец, а некоторые поют во сне…

Айшат залилась краской. Она не подозревала, что о содержании ее снов могут хоть как-то судить посторонние. Хорошо еще, хоть поет во сне, а не говорит… Сказать можно такое… Поскольку сегодня Дима зашел снова, она перед сном призвала себя к порядку. Плющ – извращенец, а Андрюха в тюрьме. Это все очень грустно.

И вот теперь Айшат снился сон, не слишком-то понятный. Никакого Димки там не оказалось, зато был Андрей, но вовсе не истомленный неволей и за решеткой, как можно было бы ожидать. Лейтенант ФСБ брел с догорающим факелом между каких-то теснин по руслу подземного ручья, и его малиновая тога красиво отсвечивала в весело журчащем потоке. Сон вроде бы обещал приключенческий сюжет, но какая-то сильная режиссерская эмоция таилась за каждым поворотом, сквозила в каждом отблеске колышущегося пламени.

«Неужели в этой пещере найдется что-нибудь сексуальное? – удивилась во сне Айшат, одновременно прилагая усилия, чтобы ненароком не запеть. – Насколько я знаю его характер, вряд ли кто-нибудь овладеет Андреем. А ему самому вроде бы сейчас не до того, чтобы кем-то овладевать». Внезапно Айшат поймала себя на мысли, что ей бы и не хотелось становиться свидетельницей ничего подобного. Старших братьев хочется уважать, объяснила она сама себе свое ощущение. Личная жизнь старших братьев нас не касается.

Андрей Теменев, пока суть да дело, дошел до очередной дыры в стене и задумался, тревожно поглядывая на мигающий факел. Как ни смолиста была пошедшая на него пиния, а всему конец наступает, ручей мог служить ориентиром в темноте, но привести был способен лишь обратно к провалу в полу тюремного коридора, либо же к истоку, какому-нибудь ключу, бьющему из глухой каменной стены. Отклонившись же в сторону, Андрей практически тepял надежду на возвращение, приобретая призрачную возможность пройти римские катакомбы насквозь и выйти в одну из пещер, где, как он уже имел возможность убедиться, протекала заметная часть общественной жизни столицы империи – от сектантских оргий до негласных совещаний правящей олигархии,

Андрей приблизил факел к стене и, увидев ржавое кольцо, вделанное в край пролома, принял правильное решение. Шагнул в узкий коридор и тут же, споткнувшись, опустил факел ниже.

Это триллер, раскусила Айшат жанр своего сна и, не просыпаясь, крепко стиснула кулаки. Ей уже стало страшно, а будет, она в этом не сомневалась, еще страшнее. Зато визжать во сне не возбраняется.

Андрей светил факелом под ноги, склонившись над тем, что лежало на земле. Все сыщики, следователи и оперативные работники именно так ведут себя на месте происшествия. Аналогия казалась тек более уместной, что у самых ног беглый заключенный разглядел то, что на милицейском жаргоне конца двадцатого века именуется фамильярно и неаппетитно «самоваром». Иначе говоря, полуразложившийся фрагмент человеческого тела, в остатках доспеха легионера, но без рук и ног.

* * *

Шорохи ползли по катакомбам, осязаемые, как туман, и неуловимые, как укоры совести. Какую перекошенную рожу подсунет тебе услужливая память в тот момент, когда ты почти заснул? Сядешь, бывает, на кровати торчком и таращишься на будильник. Что я вспомнил, кого? Сон исчез, спрятался где-то в подсознании, тихо-тихо шепчет: знаешь, все знаешь, но сам себе не признаешься.