Адам достает из кармана старинный железный ключ и отдает его мне, слишком напуганный, чтобы отпереть самостоятельно. Я пытаюсь вставить его в замок, но он не входит. Что-то блокирует его с другой стороны. Пробую снова, но безуспешно, и я в отчаянии стучу кулаком по деревянному полотну. Ни одно из витражных окон в здании не открывается, и перед нами единственный выход. Затем я вижу, как под дверью движется тень.

— Она там! Эта сумасшедшая сука, черт возьми, заперла нас!

Я стучу в дверь, но Робин не отвечает, и тут я по-настоящему теряю самообладание и награждаю ее всеми эпитетами, которых она заслуживает.

Робин не произносит ни слова, вот только я-то вижу, что она все еще слоняется там. Ее тень не застыла на месте.

Затем под дверь просовывается конверт с именем Адама на нем.

Адам

Я беру конверт, и Амелия пытается вырвать его у меня из рук.

— Оно адресовано мне, — раздражаюсь я, держа его вне досягаемости. Затем иду на кухню, сажусь на одну из старых церковных скамей рядом с деревянным столом и вскрываю письмо. Внутри несколько страниц, написанных Робин. Может, я и не умею распознавать лица, но ее почерк я бы узнал где угодно. Амелия располагается напротив. Я стараюсь сохранять нейтральное выражение лица, пока читаю, но это сложно, учитывая содержимое.

Насколько хорошо ты на самом деле знаешь свою жену?

Я поднимаю письмо повыше, чтобы она его не видела.

Это не было совпадением, когда Амелия начала работать в «Баттерси»…

Когда я добираюсь до второй страницы, мои пальцы начинают трястись.

Ваши пути пересеклись почти тридцать лет назад, но ты не смог узнать ее в лицо.

— Что она пишет? — не выдерживает Амелия, потянувшись к моей руке через стол.

Я отстраняюсь. Молча.

Полиция допрашивала ее по поводу наезда и побега…

Меня тошнит.

Машина, в которой ее поймали, была той самой, что убила твою мать.

Трудно не реагировать, когда читаешь нечто подобное о женщине, на которой женат. Амелия, кажется, чувствует — что-то очень не так.

— Что там?! Что она написала?! — восклицает она, подавшись вперед.

— Кое-что из этого трудно прочесть, — отвечаю я. И я не лгу.

Дойдя до конца, я складываю листочки и кладу в карман. Медленно встаю и подхожу к одному из витражных окон. Я не в состоянии сейчас смотреть на лицо Амелии. Я боюсь того, что могу увидеть.

Я с самого начала знал, что наш роман был ошибкой, но иногда маленькие ошибки приводят к большим. Робин была не просто моей женой, она была любовью всей моей жизни и моим лучшим другом. И я не просто разбил ее сердце, когда изменил, я разбил и свое. После этого неверные решения выстроились в ряд, как костяшки домино, каждая из которых подталкивала следующую. Когда люди рассуждают о влюбленности, думаю, они правы, утверждая, что это как броситься в омут с головой, но порой есть вероятность в нем захлебнуться. Наши чувства с Амелией никогда не походили на настоящую любовь. Это было вожделение, переодетое в одежды любви. А потом я многажды ухудшил ситуацию, женившись на женщине, с которой у меня не было ничего общего.

Может быть, причиной стал кризис среднего возраста? Я помню, что чувствовал себя невероятно подавленным из-за работы. Моя карьера зашла в тупик, я не мог писать и ощущал себя… опустошенным. Моя жена, казалось, тоже разочаровалась во мне. Но эта прекрасная незнакомка вела себя так, словно я пуп земли, и я купился на это. Она сама пришла ко мне, а я был слишком польщен и жалок, чтобы сказать «нет». У моего эго случилась любовная интрига, однако мой разум был слишком затуманен, чтобы понять, что это никогда не должно стать чем-то большим. Этого вообще не должно было случиться.

Амелия поспешила перебраться ко мне, как только Робин съехала.

Она нашла обручальное кольцо, оставленное Робин, и бесконечно намекала, как сильно она хотела бы его носить, хотя оно ей совершенно не подходило по размеру. С трудом налезало на палец. Она заставила меня подписать документы о разводе, как только те прибыли, и она забронировала загс — тот самый, где мы поженились с Робин, — для быстрой свадьбы, даже не предупредив меня предварительно. Эта женщина доставляла эмоциональный шантаж, как добросовестный почтальон. Второй брак был выкупом, который я никогда не должен был платить.

С самого начала мне казалось: что-то идет не так. Но я думал, что делаю лучше для всех участников: обрываю старые незакрепленные нити, которые могут привести к распаду новых отношений. Я был слишком глуп или тщеславен, чтобы обращать внимание на тревожные звоночки, звучащие в моей голове. Те, которые мы все слышим, когда собираемся совершить ошибку, но нередко притворяемся, что ничего не происходит.

Я ни на минуту не переставал любить Робин и ни на минуту не переставал скучать по ней. На самом деле я уже поговорил со своим адвокатом о своих возможностях, если захочу уйти от Амелии. Но это письмо! Мысль о том, что она была в машине, которая убила мою мать, а затем провела все эти годы, шпионя за нами, пытаясь подобраться ко мне поближе… это не может быть правдой. Неужели Амелия на такое способна?

— У тебя когда-нибудь были проблемы с полицией? — спрашиваю я, все еще глядя в окно.

— Что было в письме, Адам?

— Ты жила в том же муниципальном округе, что и я, когда мы были подростками? Ходила в ту же школу?

Она не отвечает, и мне становится дурно.

Воспоминания о той ночи возвращаются, чтобы преследовать меня, как это было много раз раньше. Я помню дождь, как если бы он был полноценным персонажем истории. Будто это сыграло какую-то роль, хотя, полагаю, так оно и есть. В результате звук водяных пуль, ударяющихся об асфальт, прочно засел в моем сознании. Дорога, по которой шла моя мама, была похожа на извилистую черную реку, отражающую ночное небо и жуткое сияние уличных фонарей, похожих на искусственные городские звезды. Все произошло слишком быстро и закончилось слишком скоро. Чудовищный визг шин, крик моей матери, жуткий удар ее тела о ветровое стекло и рев машины, переехавшей собаку. Звук падения был самым громким из всех, что я когда-либо слышал. Вся сцена длилась всего несколько секунд, но, казалось, проигрывалась на повторе. Потом была только кошмарная тишина. Это было так, как если бы